Энн Стюарт - Холодный как лед

Женевьева поднялась на ноги, но к кровати не подошла.

– Не надо трогать мою руку – с ней все будет хорошо. Где одежда?

Питер швырнул ей один из больших пакетов. Она не рассчитала и попыталась схватить его больной рукой: пакет приземлился на постель, но во всяком случае Женевьеве удалось подавить крик боли.

– Наверно, опять собираешься запереться в ванной часа на полтора, – предположил Питер, роняя остальные покупки на другую кровать. По–видимому, предназначенную ему. Женевьева ведь ничего особенного собой не представляет, как он заявил.

– Только чтобы успеть одеться. Наверняка уж ты умираешь от желания принарядиться.

– Я всего лишь умираю от желания раздеться и промыть рану. Мне повезло, я стянул в конторе мотеля пиджак. А то трудно гулять по магазину с пулевым ранением. Хотя если где и можно проделать такое, так только в Лос–Анджелесе.

Поскольку она в очередной раз забыла о его ранении, то почувствовала укол совести.

– Тебе нужна какая–то помощь?

– Нет, спасибо, – ужаснувшись, отказался Питер. – Я, как и всякий, способен еще использовать аптечку, а если пуля задела что–нибудь жизненно важное, тогда болело бы гораздо хуже, и я бы ни на что не годился. Просто иди в ванную, переоденься, чтобы уже и я мог ею воспользоваться.

Ей хотелось вывести его на чистую воду, сбросить простынь и намеренно медленно одеться, но некоторых вещей Женевьева просто боялась. Вот только определить не могла, чего боялась больше: что Питер сделает или чего не сделает.

Она схватила сумку и, придерживая простынь, промаршировала в ванную комнату, изо всех сил стараясь не обращать на него внимания, пока он присел на свою кровать и стал осторожно стягивать украденный пиджак.

В том дешевом магазине Питер выказал бесспорный недостаток воображения. Чему Женевьева была только рада. Простое нижнее белье и бюстгальтер, две смены, джинсы, пара обычных футболок и куртка на молнии. Носки и кроссовки. Такую одежду ей не приходилось носить со времен, когда жила в северной части штата Нью–Йорк. И уже забылось, какая та удобная, даже жесткая и новая. Впервые за долгие годы Женевьева почувствовала себя самой собой.

Питер принес даже зубную щетку, пасту, расческу и щетку. Женевьева чуть не прослезилась от благодарности, не отвлеки ее досада на то, что Йенсен точно угадал размеры, включая десятый размер ноги. Женевьева даже исхитрилась продраться расческой сквозь свои лохмы, потом заново сплела косу. Длинные волосы великолепно смотрятся, когда в твоем распоряжении нью–йоркский стилист и уйма времени, чтобы возиться с ними. Но только не когда ты в бегах и спасаешь свою жизнь.

Женевьева вышла из ванной и, застыв, остановилась как вкопанная.

Питер сидел на кровати без рубашки и с холодной методичностью промакивал свежую кровавую полосу на плече. Женевьева не могла сдвинуться с места. Не то чтобы она не видела его без одежды: он раздевался, когда они спали на острове, и особо не стеснялся, шагая голым вокруг бассейна, когда вытаскивал ее из воды.

Ох, впрочем, тогда ее смутило то, что было ниже пояса.

У него были широкие, но не перекаченные плечи и мускулистое стройное тело, излучавшее здоровье и силу. Загоревший под тропическим солнцем и, несомненно, великолепный. И Женевьева чертовски сожалела, что ей приходится смотреть на это великолепие.

– Нужна помощь? – спросила она.

Дотронуться до него, коснуться этой золотой загорелой кожи – последнее, что ей хотелось.

– Управлюсь. Я принес тебе еды. Соленые крекеры и имбирное пиво. Слышал, превосходное средство от утренней тошноты.

– Я не беременна, – резко запротестовала Женевьева.

– Рад слышать. Вообще–то, я и не думал, что ты беременна. Тем не менее средство с успехом приводит в порядок больной желудок. Я добыл тебе ведерко со льдом. Подержи в нем руку, чтобы спала опухоль.

– А тогда я смогу прикоснуться к тебе?

Он засмеялся. Видимо, ее требование его удивило и уж тем более поразило саму Женевьеву.

– И не пытайся, разве что на уме у тебя что–нибудь крайне извращенное, – посоветовал он.

Она замолчала. Потом вернулась к своей кровати, сунула под спину мягкую подушку и села, опустив руку в ведерко. Немногое на свете Женевьева ненавидела больше, чем лед на ушибленном месте, однако почла разумным не спорить.

– Вот так, – одобрил Питер, осторожно нанося дезинфицирующее средство на рану. Он долго и с трудом бинтовал плечо. У Женевьевы заледенели пальцы, но она сидела и молчала. Закончив, Питер встал и проверил результат тяжких трудов в зеркале. Ей же удалось разглядеть следы царапин на его красивой спине.