Энн Стюарт - Холодный как лед

– Но что..? – начала Женевьева.

– Тихо! – едва слышно произнес Такаши, но она поняла. Он отступил от Женевьевы на шаг, и привыкшими к темноте глазами она увидела, что Такаши отвернулся. Явно давая понять, что ей сейчас нужно одеться, и так же ясно, что ей ни к чему возражать. О'Брайен наверно уже видел ее голой, когда она была без сознания, и очевидно не заинтересовался.

Одежда представляла собой черную шелковую пижаму. Странный выбор, разве что сойдет за камуфляж в темноте, и Женевьева с чувством облегчения выскользнула из кружевной вещицы, в которую ее облачили. Она никогда не сходила с ума по кружевам и рюшкам и спала обычно в потрепанной футболке и трусиках.

Пижама, должно быть, из гардероба Гарри – шелк был настолько нежным, что почти не ощущался на теле. Рукава и брючины чересчур длинные, но в этот момент Женевьева вряд ли могла с этим что–то поделать. Она застегнула пуговицы до шеи, и Такаши повернулся, инстинктивно поняв, что она управилась.

Он напомнил ей Питера – этой сверхъестественной догадливостью, невозмутимой выжидательной бдительностью. Не принадлежал ли Такаши к секретному Комитету Питера? А если так, то это превращало его в хорошего или плохого парня?

Поскольку Женевьева поняла, что он решил ее не убивать, то явно выступал на стороне добрых сил.

Он толкнул ее на кровать и стал связывать запястья, почти не больно, но крепко, чтобы не развязалось. Женевьева не удосужилась спросить, зачем это нужно, даже при полном молчании она не потеряла способности здраво рассуждать и догадалась, что им нужно прикрытие на случай, если они наткнутся на Эн или других любопытных слуг.

Она молча терпела, пока Такаши ловко и отстраненно заплетал ее длинные волосы в толстую косу. Потом обул Женевьеву в какие–то тапочки и поставил на ноги.

Он собирался заткнуть ей рот кляпом: она увидела у него в руке ткань. И попыталась уклониться, энергично замотав головой, но опоздала. Секундой позже уже замолчала, не успев вымолвить ни слова.

Так и казалось, что он наденет на нее ошейник и выведет на прогулку, как собачку, с раздражением подумала Женевьева. Голова пухла от всех ругательств, которые ей хотелось обрушить на О'Брайена.

А потом они двинулись вон из комнаты, где она провела столько времени, по длинному узкому коридору. Там было почти так же темно, как и в ее неосвещенной тюрьме.

Женевьева потеряла счет дверям и светильникам на лестницах. Если бы ей пришлось идти назад по следу, то наверняка она совсем заплутала бы. Последняя дверь отличалась от остальных: за ней повеяло свежим сырым воздухом, пахнущим морем.

Не произнеся ни слова, Такаши втащил Женевьеву внутрь, закрыл за ними дверь, и они очутились в кромешной тьме.

Словно попали в могилу – холод, сырость и темень. Женевьева никогда не любила замкнутые пространства, но паникуй не паникуй – делу не поможешь, особенно с заткнутым кляпом ртом. Она силой вынудила себя глубоко и спокойно дышать через нос, а конвоир положил ее связанные руки себе на плечо и стал спускаться в подземелье.

Она решила, что уж лучше считать ступени, чем думать о темноте и сомкнувшейся вокруг ночи.

Двести семьдесят три ступени, вырезанные в скале. Женевьева давно ни о чем не думала, ни о чем, кроме этих ведущих вниз бесконечных ступеней, которые, возможно, в конце приведут ее к смерти. Она потеряла чувство времени, пространства и реальности на узкой извилистой лестнице – оставалось только следовать за мужчиной, который мог оказаться ее палачом.

У Женевьевы закружилась голова, когда они, наконец, достигли подножия, и пленница на секунду покачнулась. И тут вдруг в темноте вспыхнула спичка, чуть не ослепив Женевьеву. И она уставилась прямо в ледяные бесстрастные глаза Питера Йенсена. Он двинулся к ней, и она увидела в его руке нож.

В конечном итоге она умрет. Умрет от руки человека, чьей работой и было убийство. Он оказался жив и собирался закончить то, что начал.

Колени ее подогнулись, и Женевьва осела на твердый холодный пол, окончательно сдавшись.

Гарри Ван Дорн редко давал выход вспышкам гнева, но сейчас готов был рвать и метать. Он глубоко вздохнул, глотнул еще раз превосходного бурбона и сказал себе, что чересчур уж остро реагирует. Не все пошло прахом. Просто так кажется, но если отойти на шаг назад и обозреть ситуацию объективно, то поймешь, что возникли лишь мелкие неудобства. Нужно гораздо больше, чем несколько бестолковых вояк, возомнивших, что смогут встать ему поперек дороги.