Дмитрий Вересов - Знак Ворона

И подсознательно Павел чувствовал, что, уйдя с головой в работу, он обязательно приблизится и ко второму маяку. К Тане и к мальчишкам. Сам он пока не знал как, но чувствовал, что приблизится. Вот ведь кто мог подумать, что, начав заниматься импактитами еще в коммунистическом Советском Союзе, он вдруг откроет себе дверь сюда — в фантастический научный центр посреди Аризонской пустыни? И почему не верить, что дорога выведет своего верного странника в иное — счастливое место, где он обретет радость и покой?

Где он вновь встретит свою Татьяну!

Павел затребовал новую установку для экспериментов, включавшую в себя вакуумную камеру, мощнейший пресс и разрядник высоких энергий на миллион электрон-вольт.

Главный энергетик Ред-Рока только присвистнул — придется новую высоковольтную линию из Техаса сюда вести, потому как местные электростанции такой нагрузки не потянут. Или свою мини-атомную электростанцию строить.

Павлу в удорожании проекта не отказали. И он азартно испытывал терпение противника, насколько его хватит?

С энергетикой поступили просто. Вместо того, чтобы строить новую ТЭЦ или тянуть через пустыню демаскирующую секретный центр высоковольтную ЛЭП, в Ред-Рок доставили энергетические установки для атомных подводных лодок.

Павел с головой ушел в эксперименты. Метеоритное железо, свезенное со всех концов света, он давил прессом до немыслимых в естественной тектонике величин, бил его разрядами в миллионы электрон-вольт, нагревая, плавил его и потом резко снова охлаждал.

Он повторял опыты в разных комбинациях смены условий. Давление — температура — разряд. Разряд — температура — давление и охлаждение. Температура — разряд…

Но результата пока не было.

— Намазывать можно, а жрать пока нельзя, — мрачно усмехался Павел, разглядывая отчеты о последних сериях эксперимента.

— А если еще нажать на администрацию и попросить устроить в шахте подземный ядерный взрыв? — спросил Павла его помощник Ален Крюгер.

— Штаты сейчас в состоянии моратория по ядерным испытаниям, — с сомнением ответил Павел, — хотя…

И он написал докладную. И все обосновал, мол, обычными прессами не достичь необходимых значений давления и температуры.

Начальство думало неделю. А потом ответило: готовьте серию образцов для испытаний.

В Конгрессе как раз собирались провести решение о временном выходе США из моратория. Боеголовки на складах требуют выборочных испытаний готовности. Так что интересы нации совпали с научными устремлениями господина Розена.

На испытания в штат Невада Павел, естественно, не поехал. Туда отправили образцы метеоритного железа. А через месяц привезли назад. И в специально оборудованной камере, снабженной дистанционным манипулятором, капсулы вскрыли…

И снова!

Намазывать можно, а кушать — нельзя.

Павел начал ощущать, что заходит в тупик. И прежде всего раздражало, что нет теории. Экспериментальная часть исследования, лишенная теории, — дорога наобум. Дорога слепого в темном лесу.

Павел усмехнулся, припомнив непристойный анекдот. Про то, как одноглазый повел слепцов в деревню на дискотеку… Забавный такой анекдот, хотя и глупый! Концовка там смешная: когда одноглазый единственным оком своим на сук напоролся, он вскрикнул: “Ну все! Пришли, ребята!” А слепцы обрадовались и закричали: “Здравствуйте, девочки!”

В общем, тоже… пришли!

Ничего не получается. Но если в природе существуют природные космические брызги с идеальными гипроскопическими свойствами, то их можно воссоздать? И если так рассуждать, можно воссоздать и человека, и интеллект, и живую клетку из неживой органики, и душу…

Сам факт существования чего-то в природе — еще не основание для того, чтобы утверждать, что человек МОЖЕТ.

И Павел приуныл. И затосковал по Алтаю.

А впрочем, это была мысль: если не получается с общей теорией импактитов и если начальство такое щедрое, что не остановилось даже перед Конгрессом и перед миллиардными затратами, то почему бы не раскрутить начальство на приятный вояж?

И Павел сел писать новую докладную, обосновывая необходимость экспедиции на Алтай.

А через пару недель его вызвали к главному администратору.

Москва

1997

К Барковскому у Рафаловича было одно дело необычайной важности. Леня не любил просить и быть потом обязанным. Но к воровскому императиву “не верь — не бойся — не проси” относился с ироничным скепсисом. “На все правила в нашей сложной жизни бывают исключения”, — повторял он слова своего первого командира лодки, который на вышколенный в Леониде пятью годами училища пиетет и благоговение перед инструкциями поучал молодого лейтенанта “быть проще”…