Дмитрий Вересов - Полет ворона

— Вот черт! — сказал Павел. — Кто это, интересно знать?

— А ты не подходи, — лениво посоветовал Валька.

— Нет, ребята, надо. Вдруг это Нина Артемьевна? Или просто хороший человек решил с праздником поздравить.

Павел вышел в прихожую и снял трубку.

— Павел Дмитриевич? — спросил незнакомый, жесткий мужской голос.

— Да, я.

— Майор Фролов из «девятки». Павел Дмитриевич, срочно берите машину и приезжайте к отцу. Здесь ЧП.

— Что случилось? — поникшим голосом спросил Павел.

— Не по телефону. Приезжайте немедленно. В трубке раздались короткие гудки. Павел с изменившимся лицом вошел в комнату.

— Извините, ребята... Кажется, праздник кончился.

Они, ничего не спрашивая, стали одеваться. Даже окосевший Шурка, один раз посмотрев на лицо Павла, тут же протрезвел.

— Я с вами, — сказал Павел, зашнуровывая ботинки.

— Тебе в какую сторону? — спросил Петя. — В Новую Деревню.

— Мне тоже. Будем мотор ловить?

— Надо бы. Сказали, очень срочно.

Они все вместе вышли на улицу и, встав по четырем углам перекрестка, стали голосовать. На первом же «частнике» Павел и Петя уехали в Новую Деревню...

В дверном замке квартиры Черновых повернулся ключ, потом второй. Чуть поскрипывая, дверь отворилась, и в родительскую квартиру тихо, на — цыпочках вошла Елена. Она огляделась по сторонам, открыла дверь в гостиную, на кухню. Никого. Никого и не должно было быть. Каждую годовщину Великого Октября руководящим партийным работникам предписывалось встречать на высокой трибуне, принимая парад и демонстрацию трудящихся, продолжать на торжественном заседании, переходящем в торжественный концерт, и завершать столь же торжественным банкетом. Присутствие жен было обязательным.

Это и хорошо. Затем она и пришла сюда: побыть одной, подумать, определить линию поведения в свете изменившихся обстоятельств. И не видеть перед собой растерянно-слезливо-укоризненного лица разлюбезной свекровушки, не слышать ее вздохов, причитаний, идиотских советов...

Елена включила в прихожей свет, встала перед высоким зеркалом, переменив позу, еще раз оглядела себя, попробовала третью позу, четвертую. Увиденное доставило ей, как говорится, чувство глубокого удовлетворения. Хоть сейчас на обложку «Вог»! И дело не только в безупречном нордическом лице, в изящной фигуре, каждая линия которой продуманно обработана шейпингом, в моднейшем заграничном наряде. Главное — тот истинно европейский лоск, облегающий всю ее, словно тончайшая пленочка лака, и заряжающий окружающее ее пространство, будто вокруг нее замкнулась государственная граница, внутри которой — безукоризненно-иностранная она, а вовне — рябая, серая Эсэсэсэрия. «Если я сейчас выйду на улицу, — подумала она, — никому в голову не придет обратиться ко мне по-русски».

Десять месяцев во Франции сделали свое дело. И не только они. Эти месяцы следовало помножить на плоды сознательных усилий. И в результате получилось это отражение, блистающее фторлаком выровненных и выбеленных зубов, поволокой глаз, несущих отпечаток нездешней роскоши — продуманной, стерильной и комфортной, надежно выправленной гордой осанкой. Нет, не все, далеко не все наши дамы привозили из-за границы такое, по большей части ограничиваясь тряпками, побрякушками, бытовой техникой — вещами. Конечно, это все тоже имеет место быть. Идет сюда малой скоростью в двух контейнерах и прибудет как раз к Рождеству. Но было добыто и привезено сюда то главное, без которого любая тряпка, даже самая дорогая, теряет три четверти своего смысла, — новая личность, абсолютно созвучная великолепию новых вещей.

Да, проходящий год стал годом побед и восхождений. Причем побед тем более сладких, что дались они в борьбе-с собой, с Вороновым, с обычаями и обстоятельствами. То, что удалось Елене, было за пределами возможного и дозволенного советским гражданам, командированным за границу. Двухместный номерок в гигиеничной, но весьма средней, к тому же переполненной азиатами и неграми гостинице, куда фирма селила заезжих стажеров и временных сотрудников из стран второго и третьего мира (или сорта?), она смогла преобразовать в современный особнячок с прислугой, просторной мансардой и ровнейшей зеленой лужайкой в респектабельном Нейи, где под боком у них оказался великолепный культурно-спортивный центр с джим-ханой, сауной, бассейнами, теннисными площадками, барами, танцзалом, салоном красоты. Особняк принадлежал фирме, в нем оставляли на постой самых важных гостей — президентов аналогичных или превосходящих по статусу фирм, приглашенных консультантов и специалистов высшего класса, международных аудиторов и тому подобных. Ежедневная тряска в переполненном городском метро до Монпарнаса, где находился главный офис фирмы, или в не менее набитом вагоне пригородной линии до окрестностей Парижа, где размещались лаборатории и эксперименту g цеха, сменилась необременительными поездками в фирменном «мерседесе», с шофером и кондиционером, по ровным, поразительно гладким автострадам и шоссе. В дополнение к причитавшемуся ей и Воронову месячному жалованью, половину которого требовалось безвозмездно сдавать в посольство, она получала пухлый белый конвертик лично из рук Жан-Поля, вице-президента фирмы. Происходило это в стороне от посторонних глаз — в его кабинете, в лифте, в машине... в его или ее спальне...