Дмитрий Вересов - Искушение ворона

— Я боюсь, на меня никто не клюнет. У тебя груди хоть есть, а мне хоть силикон закачивай! — грустно отозвалась стриженая.

— Да плюнь ты. Вон у мужиков вообще грудей нет, но они же трахаются, и это для них не помеха.

— Так то педики.

— Да в Голливуде все би. А может даже еще круче. Раз уж решилась, готовься к секслэнду. Будь проще, не погружайся, а то свихнешься или на геру подсядешь, и полиэтиленовый пакет на молнии будет твоим последним прикидом.

— Я со стариками не очень могу. Тошнит. Попадется какое-нибудь лет за сорок ископаемое. У них дряхлое тело, как у моего деда. А уж про член и говорить нечего.

— Ну и что? Если что, можно и прикусить, главное потом джином прополоскать и порядок. Ты думаешь, на тебя сразу Ромео бросится? Это еще отработать надо. Зато потом, если сфартит, ты уже сама выбирать будешь как по каталогу. Еще очередь встанет. Запомни. Главное — имидж создать. Надо только выбрать какой. Можно под школьницу-праведницу, можно под Лолитку.

— Я ее не знаю, твою Лолитку.

— Дура, кино такое было, ну про школьницу гипер-секси, которая старика соблазнила.

— А-а, въехала. Страшновато мне что-то. Может лучше музоном пробьемся, там проще: спел, подрыгался и в постельку.

— Во-во в постельку к потному менеджеру, тихому садисту-одиночке.

— Не, я садистов терпеть не могу. Даже не понимаю этого кайфа.

— А я бы попробовала… Особенно мне нравятся их примочки всякие: плетки, наручники, цепки разные. Ради Голливуда я и пострадать готова. Зато потом! — красноголовая закатила глазки и зачмокала губами.

«Ах, ничего они дурочки не смыслят! — думала Таня, краем уха прислушиваясь к непристойной болтовне соседок, — вообразили, что смогут через секс пробиться на первые роли? Не знают, не ведают дурочки, что кино — бешеная круговерть, где режиссеры и продюсеры прежде всего заняты деланием денег. А искать на съемочной площадке сексуальных развлечений — удел околокиношной тусовки, а не тех, кто реально имеет власть и кто реально принимает решения…»

Татьяне так и хотелось сказать этим несмышленым девчонкам, что они в плену стереотипного заблуждения…. Такие, как они — юные татуированные хипповочки, — обычно заканчивают свою голливудскую карьеру в посудомоечной каморке задрипанного ресторанчика или за стойкой в хот-дог-стэнде…

Но Таня промолчала — ничего не сказала наивным соискательницам голливудского счастья. «Еще скажут, дескать, ты, старая тетка, из зависти к нашей молодости со своими сентенциями пристаешь! — подумала Таня, с легкой улыбкой глядя в иллюминатор на облака, — но разве я им завидую? Я в самом расцвете лет, я в самом соку, я на пике удачи!»

Но как-то странно подействовала болтовня девчонок на Таню. Откровенное отношение к сексу, без привычного ложного стыда вызвало у нее ненужное возбуждение. Павел не так уж и давно был с ней, а показалось, что она не была с мужчиной целую вечность. И острое желание пронзило ее тело.

«Пашка, Пашка, что ты натворил.. Как я теперь буду одна? С кем? Может и мне придется ублажать потного менеджера…»

С этими мыслями она и не заметила, как заснула.

И Тане приснился сон. Она идет по красной дорожке под ручку с самим Колином Фитцсиммонсом… На ней черное с красным платье с от крытой спиной, на шее и на запястьях бриллианты… И папарацци щелкают затворами своих «никонов»… Она идет по нескончаемой красной дорожке по коридору воплощенной славы… Публика истошно вопит, простирая руки, желая потрогать, прикоснуться к своим кумирам… А впереди идет парочка — Арнольд Шварценеггер с дамой… Таня не могла различить с какой… Но вдруг Арнольд натолкнулся на откуда-то, словно черт из коробочки, выскочившего Клода Ван Дамма… И тут они принялись толкаться. И принялись по-русски говорить друг дружке: ну ты, мол, чего? А ты чего? А я ничего! Ну и отвали, если ничего… А эта дама, что была со Шварценеггером… Она вдруг обернулась к Татьяне лицом и тоже как толкнет ее!.. Ты чего? И Таня испугалась. В подруге Арнольда она узнала ту женщину… Ту, с которой давным-давно не виделась…

Самолет встряхнуло… Шасси коснулись бетона…

«Дамы и господа! Мы прибыли в Лос-Анджелес… Температура воздуха — восемьдесят градусов по Фаренгейту».

Восемьдесят, по-нашему, больше двадцати… Здесь, на юге штата зимы, наверное, вообще не бывает, так, ранняя осень, переходящая в позднюю весну…

В конце самодвижущейся дорожки, по которой из терминала пассажиры Пан-Америкэн попадают в главный вестибюль, среди плотной группы встречающих, Таня стала высматривать своего… А вот и он. Парнишка лет восемнадцати, с мелированными косичками, гирляндой сережек в розовых ушах и крашеной в рыжее жиденькой бородкой. В руках парень держал табличку «Мунлайт Пикчерз — миссис Розен».