Джорджетт Хейер: Дитя дьявола

Она дождалась, пока мистер Комин церемонно раскланяется, и лишь потом повернулась в маркизу.

— Он такой очаровательный, правда, Видал?

Милорд хмуро глянул на кузину.

— Джулиана, я правильно понял: ты предпочитаешь в роли мужа мистера Комина, а не меня?

— Без всякого сомнения, — заверила его мисс Марлинг.

— Девочка моя, у тебя на редкость дурной вкус, — бесстрастно заявил Видал.

— Вот как, дорогой кузен! А могу я полюбопытствовать, неужто тебе больше по нраву та белобрысая корова, с которой я видела тебя в Воксхолле?

— Ошибаешься, моя милая Джу. Я не собираюсь жениться ни на тебе, ни на ком-либо еще. К тому же я не понимаю, какую именно белобрысую корову ты имеешь в виду.

Мисс Марлинг насмешливо фыркнула и присела в почтительном реверансе.

— Я не имею ничего общего с вашей компанией, милый кузен, а потому не могу сообщить вам имя этой жеманной куклы.

Маркиз учтиво поклонился.

— Зато я живу, а не прозябаю, милая Джулиана.

— Ты бесстыдный и дерзкий тип, Доминик! — вспылила мисс Марлинг и удалилась.

Герцогиня Эйвон сидела в залитой солнцем гостиной и внимательно слушала свою золовку леди Фанни Марлинг. Леди Фанни явилась с утренним визитом, чтобы за чашкой шоколада и сахарным печеньем обсудить дела на предстоящую неделю.

При безжалостном свете дня леди Фанни выглядела не столь впечатляюще, как вечером; герцогиня же, хотя ей уже перевалило за сорок, умудрилась сохранить на щеках девичий румянец и не испытывала необходимости прятаться от солнечных лучей. Леди Фанни, старательно выбрав стул так, чтобы оказаться спиной к окну, не могла не испытывать естественной обиды на судьбу. В самом деле, Леони мало чем отличалась от того сорванца в юбке, которого герцог Эйвон привез в Англию двадцать четыре года назад. Фигура герцогини поражала стройностью, ее золотисто-рыжих свободно распущенных волос еще не коснулась седина. Ее глаза, эти огромные темно-синие озера, очаровавшие герцога, светились все так же ярко. Двадцать четыре года замужества придали Леони достоинства и чисто женской мудрости, которой ей так недоставало в молодости. Но ни обязанности жены и матери, ни громкий титул, ни высокое общественное положение не смогли уничтожить в ней парижского сорванца-гамэна. Леди Фанни считала Леони слишком порывистой, но поскольку в глубине души искренне любила свою невестку, то признавала, что пылкость лишь придает герцогине очарования.

Впрочем, сегодня ее светлость не была настроена восхищаться невесткой. Досточтимую леди вдруг осенило, что жизнь — весьма утомительное занятие, полное неоплаченных счетов и неблагодарных дочерей. Леди Фанни особенно задевало то, что Леони выглядит такой безмятежной, словно ее ничуть не волнуют скандальные выходки сына.

— Честное слово! — возмущалась ее светлость. — Я не понимаю, почему мы, бедняжки, должны жертвовать собой ради бессовестных детей, словно задавшихся целью опозорить своих родителей.

Леони удивленно взглянула на нее.

— Не думаю, — резонно возразила герцогиня, — что Джон когда-либо осмелится опозорить тебя, Фанни.

— Я говорю не о Джоне! — вскипела леди Фанни. — Сыновья — это совсем другое дело; хотя мне, конечно, не следовало этого говорить, поскольку тебе и так хватает забот с Домиником. Я не могу понять, как ты ухитрилась не поседеть за все эти годы!

— Доминик вовсе не доставляет мне никаких забот, — твердо ответила Леони. — Я нахожу его fort amusant [7] весьма забавным (фр.). .

— Надеюсь, последняя его выходка не покажется тебе fort amusant, — съехидничала леди Фанни. — Не сомневаюсь, твой изобретательный сын когда-нибудь свернет себе шею. Вчера на званом вечере Видал не придумал ничего лучшего как поспорить с молодым Кроссли… я отродясь не встречала такого отпетого повесу и премного сожалею, что мой Джон общается с его компанией! Твой драгоценный отпрыск заключил безумное пари: он поклялся промчаться на своем двухколесном экипаже из Лондона в Ньюмаркет за четыре часа. Я слышала, что ставка — пятьсот гиней, фу-ты ну-ты!

— Доминик прекрасно управляется с лошадьми, — с надеждой заметила Леони. — Думаю, шеи он себе не свернет, но ты tout de même [8] все-таки (фр.). права, дорогая Фанни. Легкомыслие мальчика меня беспокоит.

— Мало ему было этого рискованного пари — а его он вполне может проиграть…

— Он не проиграет! — негодующе вскинулась ее милость. — Я сама готова заключить с тобой пари, что Доминик не проиграет!