Райан опять вспомнил свою мать. Он тоже лишь недавно понял, почему она позволяла Баку его колотить.
– Бывает, женщины так боятся одиночества, что остаются с мужчинами, которых им давно следовало бы бросить. Во всяком случае, так было с моей матерью.
Лорен не могла себе представить отца, который не гордился бы таким сыном, как Райан. Он рассказывал ей о своей юности, о достижениях в спорте и в учебе. Почему же отец его не любил?
– Я думаю, Каролина не испытывала страха. Просто так ей было удобнее. К сожалению, моя мать – эгоистка до мозга костей. Она принесла меня в жертву, не моргнув глазом. Даже теперь, поняв, что я все знаю, она осталась невозмутимой. Ее гораздо больше задело, что к ней не приехал Ти Джи.
– Надеюсь, ты предрекла ей муки в адском огне?
– Нет. Перед уходом я сказала, что прощаю ее.
– Ты серьезно?!
– Абсолютно. Знаешь, на меня, наверное, повлиял Игорь. Он простил Россию, вместо того чтобы озлобиться на обстоятельства, которые был не в силах изгнить. Я не хочу ненавидеть мать, потому что знаю, что ненависть иссушает. Я просто закрыла дверь в прошлое.
– Неужели ты простила даже Руперта?
– Его мне жаль. У него это болезнь.
– Ерунда! – Райан был возмущен до глубины души. – Вот теперь Армстронг действительно болен: его настигла справедливая кара. Мусульмане умеют сделать так, чтобы наказание соответствовало преступлению. Вору отрубают руку, любителю подслушивать – ухо. Ну а прелюбодеям они завязывают специальные удавки…
– Ты шутишь? – Лорен не могла поверить в подобное варварство и даже не сразу поняла, на что намекает Райан.
– Неужели ты считала, что я отпущу этого подонка безнаказанным? Я поручил его одному своему здешнему другу, поскольку сам не умею делать таких вещей. Но пока ты беседовала с матерью, я заглянул к Руперту. Хотелось, чтобы он знал, кто сыграл с ним эту шутку. Кстати, я передал ему наилучшие пожелания от тебя.
Сотни всадников в развевающихся белых одеждах, пустив своих арабских скакунов во весь опор, устремились прямо на них. Лорен невольно прижалась к Райану, наблюдая за приближающимися берберами. Внезапно всадники остановились как вкопанные и вскинули ружья. Залп эхом прокатился среди вершин Атласских гор, а всадники развернули коней и так же стремительно унеслись прочь.
– Испугалась? – усмехнулся Райан.
– Немножко, – призналась Лорен. – Я знаю, что это всего лишь шоу, но, когда они подъехали совсем близко, мне стало не по себе.
– Они с детства учатся конной эквилибристике. Равнины всегда принадлежали арабам, а горы – берберам. Это шоу – демонстрация их умения, готовности оборонять свою землю… Ты хочешь остаться и посмотреть гедра или пойдем за ковром? Выбирай что-то одно: к вечеру мне надо быть в Уарзазате.
– Лучше подберем Полу ковер. Гедра я видела и раньше. – Лорен хорошо помнила танец сидящих берберок с семью вуалями. Зрелище было восхитительное, но ей хотелось порадовать брата подарком.
Они долго бродили по деревне Талуэт, рассматривая вывешенные на шестах домотканые ковры. Все ткачи ушли на праздник, оставив свои рабочие места. Перед каждым станком лежали стопки готовых ковров, предназначенных для оптовой продажи торговцам, которые снабжали этой продукцией Европу и Америку.
Лорен выбрала ковер для Пола, и они отправились на поиски хозяина-ткача. Тот жарил над углями мешуи – целую овцу на вертеле. Торговаться он послал свою жену, которая, подобно большинству берберок, была обвешана с ног до головы серебряными украшениями, приносящими удачу.
– Это для вас? – спросила она у Лорен.
– Для моего брата.
Женщина широко улыбнулась, и после десятимнутных препирательств они сошлись на цене.
– Тебе повезло, – заметил Райан, укладывая ковер в багажник. – Обычно они торгуются дольше и цены заламывают немыслимые.
– Ее, кажется, умилило, что я хочу сделать брату подарок на Рождество, – объяснила Лорен, садясь в машину.
– Смотри, я ревнивый! – Райан включил двигатель. – Не слишком ли ты его любишь?
– Я люблю вас обоих, только по-разному. – Покинув деревню, они устремились к Уарзазату. Не спуская глаз с извилистой дороги, Райан думал о Лорен. Сколько в ней мужества и целеустремленности! Это она обеспечила успех выставке Игоря, помогла Виоле добиться процветания галереи.
И хорошо, что в ней нет ненависти ни к матери, ни даже к этому ничтожеству Руперту. Горечь испортила бы ее характер. Он любил ее такой, какая она есть. Пройдя через страшные испытания, она обрела силу.
Читать дальше