Энн Стюарт - Поцелуй шута

Пробормотав себе под нос ругательство, призрак с неожиданной легкостью подхватил ее на руки без малейших усилий. Она хотела было что-то возразить, но была слишком замерзшей и подавленной.

Она безвольно опустила голову ему на плечо и позволила нести себя куда угодно.

Джулиана свернулась у него на руках мокрым, безвольным комочком, прижавшись к груди с неожиданным доверием, словно промокший котенок. Уж не бредит ли она от лихорадки? Николас, правда, так не думал — она скорее была слишком холодная, а не горячая, и по своему опыту он знал, что лихорадка не вспыхивает так быстро. Здоровая женщина может провести всю ночь, бродя босиком по ледяному дождю, и отделаться только замерзшими ногами. Интересно, позволила бы она ему согреть ей ноги?

Этой ночью он спал неспокойно, то и дело просыпаясь. Он никогда не нуждался в долгом сне, и это не имело никакого отношения к чувству вины, изводящему его с тех пор, как Джулиана вошла в его душу. Она не имела права чувствовать себя преданной, он ведь никогда не давал ей повода считать себя достойным человеком. В лучшем случае — бедным безумным шутом. В худшем — он был именно тем, кого она видела перед собой, — лжецом и вором.

Он догадывался, куда в конце концов делся кубок. А потому не слишком удивился, когда Бого вошел в его комнату; в действительности Николас ожидал его, полностью одетый, полулежа на кровати.

Бого тоже не удивился.

— Вы готовы уезжать, хозяин?

— Кубок у тебя?

Он мог бы и не задавать этого вопроса, ответ ему был уже известен. Бого кивнул:

— Вы были правы. Его взял монах.

Николас сразу почувствовал, что-то странное в хрипловатом голосе Бого, какую-то новую нотку не то печали, не то сожаления, которую раньше у него не слышал. Он спустил ноги с кровати и сел, вопросительно глядя на своего старого друга.

— Ты выглядишь обеспокоенным, Бого, — сказал он. — Может, ты предпочел бы оставить кубок у брата Бэрта?

Бого пожал плечами, его смуглое лицо было непроницаемым.

— Он просто отдал бы его аббату, а тот ценит святые реликвии не более, чем король. По крайней мере, если король получит кубок, то мы будем вознаграждены.

— Тогда откуда сожаления? — спросил Николас.

— Брат Бэрт хороший человек. Таких, как он, здесь мало.

— И это небольшое число не включает людей, подобных нам.

— Ну я и не претендую, — сказал Бого.

Но непривычная нотка в его голосе все-таки осталась. Возможно, это даже была неуверенность, обычно Не свойственная Бого, который всегда твердо знал, что делал.

— Где сейчас кубок? — спросил Николас.

— В моем узле с вещами. Сколько времени вам понадобится, чтобы собраться в путь?

— Я готов.

Только не надо сожалений, сказал он себе. Ей будет гораздо лучше без него. Бого кивнул.

— Здесь в полумиле к востоку от замка есть рощица. Я оставил там двух лошадей для нас.

Никаких колебаний, резко одернул себя Николас.

— Поезжай вперед, — сказал он. — Я поеду следом. Нам нельзя привлекать внимание. Если меня остановят, я хочу, чтобы ты ехал вперед с кубком. Прямо к королю.

— И оставить вас здесь? Никогда в жизни!

— Ты сделаешь, как я сказал!

— Мы никогда не были хозяином и слугой с тех пор, как вы выросли. Моя обязанность — приглядывать за вами, я обещал это вашей матушке, и никакие ваши приказы меня не остановят.

Николас на мгновение закрыл глаза.

— Если мы не принесем Генриху кубок, то пострадаем мы оба. Если я не приеду через час, не жди меня, отправляйся один. Я нагоню тебя.

— Пешком? — с явной насмешкой спросил Бого. Николас ответил невесело:

— Я уже очень давно не нуждаюсь, чтобы за мной присматривали, Бого. Не сомневайся, я выживу. У меня, как у кошки, девять жизней. А истратил я всего две или три.

Бого покачал головой и неодобрительно сощурился.

— Я сделаю, как вы говорите. Вот только увидите, что вас тотчас же запрут здесь и будут охранять. А тогда, можете не сомневаться, я вернусь и буду вас искать.

— Ну и будешь дурак!

— Тогда нас будет уже двое.

Николас серьезно намеревался присоединиться к Бого в рощице и оставить наконец далеко позади все здешние проблемы, а особенно Джулиану Монкриф. Но он не рассчитывал встретить ее в такой дождь, съежившуюся от холода возле часовни, промокшую и несчастную.

Он сказал себе, что надо хотя бы унести ее из-под дождя куда-нибудь в укрытие. И почему бы не в замок, и почему бы не в свои покои. Он поднял ее на руки, почувствовал, как она замерзла и промокла, и встретил взгляд, полный безысходного отчаяния.