Зигмунт Милошевский - Ярость

Зачем?

— Откуда этот шрам? — неожиданно спросил Шацкий хозяйку.

Та глянула, не понимая, как будто ей задали вопрос на иностранном языке.

— Откуда этот шрам? — повторил прокурор.

Он нетерпеливо постучал пальцем по фотографии. Появилось решение проверить, можно ли вывести эту тетку из равновесия.

— Шрам. На ухе. Откуда он взялся?

Та разложила руки в жесте удивления, как будто бы муж все время ходил в шапке, и вот только сейчас, благодаря этому снимку, правда сделалась известной.

— Я прошу вас ответить. Ваш муж мертв. Вы понимаете? Его нет в живых.

Шацкий ждал слез, истерики, которые всегда случались в подобные моменты.

Моника Найман прищурила глаза в концентрации, прикусила губу и, наконец, сказала:

— Да, я понимаю.

Без истерики, скорее — облегченность от того, что удалось ответить как следует.

— Он был убит. Я прокурор, ведущий следствие. Вы, в качестве супруги покойного, являетесь стороной в производстве. Важным свидетелем. Как минимум, важным свидетелем, — грозно закончил Шацкий.

Он ожидал понятного возмущения и размахивания руками, которые всегда появлялись в такие моменты допроса.

— Понимаю? — произнесла женщина вопросительным тоном не подготовившегося ученика, который пытается догадаться на устном экзамене.

— Соберитесь тогда, пожалуйста, и ответьте на вопрос: откуда взялся этот шрам?

— Из прошлого. Тогда мы еще не были знакомы. Точно я и не знаю.

— Вы никогда не спрашивали?

— Ну, как-то так — нет.

— Вы звонили мужу? На работу? На мобильный? Писали эсэмэсы?

В представляемом фильме за его спиной должен был случиться драматический поворот действия, поскольку Моника Найман полностью отключилась.

— Пани звонила?

Та хотела еще выпить соку, но в пакете остались последние капли — женщина долго и тщательно их вытряхивала.

— Это смешно, когда пан вот так спрашивает, потому как мне кажется, что я и действительно не звонила. — Моника Найман глянула, словно желая извиниться. — Даже не знаю, почему.

Какое-то время Шацкий еще помучился с Моникой Найман, жалея о том, что это не допрос под протокол, что все это не регистрируется. Если у женщины имеется что-то общее с исчезновением мужа, это было бы замечательным доказательством по делу. Еще он вытянул из хозяйки информацию относительно операции стопы, которая подтвердила то, что сказал Франкенштейн, включая и варминьские прогулки. Прокурор взял медицинскую документацию и оставил ее по дороге в больнице на Варшавской. Пришлось отдать дежурному, хотя в Анатомическом театре горел свет: «Пан профессор закрылся и категорически потребовал, чтобы ему не мешали».

Покидая территорию больницы, Шацкий не мог отогнать от себя картинки, как ученый вкладывает в череп захваченный мозг и пришпандоривает к нему электроды. Фамилия обязует…

Сам он был уверен в том, что в прокуратуре в такое время будет пусто, но в коридоре сидел Фальк и заполнял какие-то бумаги. Он сидел на неудобном стуле для посетителей, за небольшим столиком, скрючившись в неестественной позе. Заметив Шацкого, он вскочил на ноги и надел пиджак.

— У вас что, нет лучшего места для работы?

— Вообще-то я пользуюсь столом в секретариате, но после работы там закрыто.

А как тогда оценивать политику вечно открытых дверей у начальницы?

— Проходите ко мне в кабинет. Я на вахте оставлю распоряжение, можете пользоваться им, когда меня нет, и когда я на месте: там имеется дополнительный письменный стол. Разве что иногда попрошу оставить меня одного. Понятно?

Эдмунд Фальк застегнул верхнюю пуговицу пиджака и вытянул негнущуюся руку, словно он и вправду состоял из деревянных элементов, соединенных веревочкой.

— Крайне благодарен пану.

Он комично поклонился, и только тут Шацкий внезапно понял, кого же Фальк ему напоминает. Он все время чувствовал какое-то подобие, но ассоциация не приходила, так как он уже сто лет не пересматривал тех фильмов. Его асессор выглядел ну один в один как Луи де Фюнес. Сам Шацкий этого не заметил раньше, так как Фальк был, во-первых, молодым, а во-вторых, смертельно серьезным. Тем временем, сам он актера помнил пожилым, с вечной улыбочкой на лице. Но помимо того: та же самая мелкая фигурка, удлиненное лицо, выдающийся шнобель, высокий лоб и черные, густые брови, выходящие далеко за глаза и сворачивающиеся к низу.

— Да? — вежливо спросил Фальк, поскольку восхищенный собственным открытием Шацкий пялился на молодого коллегу совершенно не элегантно.