Зигмунт Милошевский - Ярость

— На бумаге все выглядит как выражение тщательнейшей заботы об осужденном. Я искал решения, которое бы не только пригасило Ендраса, но и послало четкий сигнал другим заключенным, чем может закончиться попытка тратить понапрасну прокурорское время. Налогоплательщик имеет полное право требовать, чтобы мы заботились о порядке, а не забавляли осужденного Ендраса. Это было логичным решением.

Иногда Шацкий понимал, почему все остальные в районной прокуратуре называли Фалька «Пиноккио». Он и вправду был каким-то чопорным, словно выструганным из дерева. Другим это мешало, к сожалению, естественным человечесским инстинктом было братание, установление дружеских отношений, сокращение дистанции. Но Шацкому такое отношение коллеги импонировало.

— Что-нибудь еще?

— Я временно закрыл дело Кивита.

Шацкий взглядом попросил ему напомнить суть.

— Позавчера воеводская больница уведомила полицию, что скорая помощь доставила к ним мужчину с ранениями. Скорую он вызвал сам. Повреждения здоровью не угрожали, но были достаточно серьезными, он никогда уже не будет слышать левым ухом. Витольд Кивит, пятьдесят два года, предприниматель.

— И какая квалификация дела?

Фальк ни на мгновение не запнулся.

— Сто пятьдесят семь.

Шацкий подтвердил. Вопрос был с подковыркой; в теории предварительная статья, сто пятьдесят шестая, прямого говорила о лишении человека «зрения, слуха, речи, способности к размножению», но из комментария следовало, что то должно было быть полное лишение, а не повреждение. Разница была существенной, по 156-ой можно было получить от года до десяти, за 157-ю — от трех месяцев до пяти лет.

— Он не желал, чтобы его допрашивали, все время твердил, что обвинения не предъявляет.

— Напуганный?

— Скорее, решительный. Я объяснил ему, что у нас тут не Америка, что мы по своей службе занимаемся преследованием людей, сующих другим людям острые предметы в уши, потому что такие люди и сами плохие, и плохо поступают. А вовсе не потому, что пострадавший сам того желает. Тут он сменил показания, сказал, что это был несчастный случай. Возвращаясь домой, поскользнулся на льду и ударился ухом о столбик от ограды. Где это случилось, он не помнит, был в шоке. Явно, где-то на Рыбаках, потому что там проживает.

— Семья?

— Жена, двое сыновей: учатся в лицее и в гимназии.

— А этот его бизнес? Пансионат? Пивная?

— Брезентовые покрытия.

Шацкий покачал головой. Н-да, деятельность была, скорее всего, не совсем той, чтобы городские парни требовали свою долю. А такую возможность следовало бы обдумать в случае странных телесных повреждений. Понятное дело, мужик мог действовать и в серой зоне, брезент мог быть, по совпадению, лишь прикрытием. Ну а наличие семьи объясняло бы страх Кивита перед включением в действие правоохранительных органов.

— Я поговорил с ним спокойно. Объяснил, что если кто-то ему угрожает, то семья вовсе не будет в большей безопасности, если он сам начнет делать вид, будто бы угрозы не существует. — Фальк доказывал, что безошибочно следует за ходом мысли своего патрона. — Рассказал о правах пострадавшего, объяснил, какие средства можем применить в отношении подозреваемого нарушителя. Что при таких телесных повреждениях и угрозах арест был бы возможен. Что сам он не должен был бы бояться за детей. Я рассчитывал на то, что хоть что-нибудь из этого его тронет. Но нет.

Шацкий размышлял. Что-то тут для него не сходилось.

— Как он выглядит?

— Небольшого роста, худой?

— Да нет, здоровый мужик, широкоплечий, с пузом.

— Другие телесные повреждения?

— Нет.

Дело следовало бы автоматически закрыть, не было смысла вести следствия в случае драки, когда пострадавший не желает признаваться. Если же это была не драка, а только мужик вел какие-то подозрительные делишки, например, с русскими, тогда он сам был себе доктор. И Фальк принял очень жизненное, логическое решение. Шацкий, похоже, сделал бы то же самое.

— Знаете что, отложите-ка решение еще на пару дней, — сказал он асессору. Если других повреждений на теле нет, то пан Кивит ни упал на что-либо, ни принимал участие в пьяной драке. Это означает, что их должно было быть не менее трех, чтобы иметь возможность его обездвижить и копаться чем-то в ухе. Скорее всего, его шантажировали угрозами или насилием в отношении семьи. Проверьте, откуда забрала его скорая помощь, устройте фарс с обыском в доме в плане крови, допросите жену с сыном, а потом еще раз хорошенько прижмите уже его самого. Лучше всего делайте это на Партизанской, комната с венецианским зеркалом, камеры, пускай думает, что дело это серьезное.