Джек Кетчам - Девушка напротив

Это меня остановило.

— Ага. Мы — троюродные. Я Рут вроде как племянница.

Ее голос мне тоже показался странным. Безразличным — словно кое-что мне знать не следовало. Словно она говорила мне одно, и в то же время скрывала другое.

На миг это привело меня в замешательство. Думаю, она тоже смутилась.

Я впервые видел, как она смущалась. Даже если принимать во внимание ту историю со шрамом. Но я не стал беспокоиться.

Потому что дом Чандлеров стоял рядом с моим. Следующий справа.

А Рут… Рут была крутая. Пусть даже ее дети бывали порою теми еще придурками. Рут была крутая.

— Эй! — сказал я. — Мы соседи! Мой дом рядом, коричневый такой.

Я проследил, как она поднимается по берегу. Добравшись до вершины насыпи, она обернулась, и улыбка, и тот чистый, открытый взгляд, как тогда, когда мы сидели на Скале, снова к ней вернулись.

Она помахала ручкой.

— Пока, Дэвид.

— Пока, Мэг.

Класс, подумал я. Невероятно. Я снова ее увижу.

То была первая подобная мысль в моей жизни. Теперь я понимаю.

В этот день, на Скале, я лоб в лоб столкнулся со взрослением в лице Мэган Лафлин, незнакомки двумя годами старше, незнакомки с сестрой, секретом и длинными рыжими волосами. Это показалось мне настолько естественным, что я совсем не волновался и даже был весьма доволен встречей, не говоря уже об открывшихся возможностях. Когда я думаю об этом, я ненавижу Рут Чандлер.

Рут, ты в ту пору была великолепна.

Я много о тебе думал — нет, я тебя изучал, да, я зашел так далеко, я зарылся в твое прошлое, и однажды припарковался у обочины Говард-авеню, возле того самого офисного здания, о котором ты так часто нам рассказывала, где ты вела свои чертовы делишки, в то время как наши парни сражались с Гитлером на Войне Во Имя Конца Всех Войн, Часть Вторая [4] «Войной во имя конца всех войн» называют Первую мировую войну. — у того места, где ты была крайне необходима, до тех пор, «пока солдатики не поперли домой» — так ты говорила, да? — и ты вдруг не вылетела с работы. Я припарковался там, а здание оказалось совсем заурядным, Рут. Оно выглядело запущенным, унылым и скучным.

Я ездил в Морристаун, где ты родилась, и там тоже ничего не было. Разумеется, я не знал, где стоял твой дом, но не увидел ни твоих великих несбывшихся надежд, рожденных здесь, в этом городке, не увидел богатства, которым тебя осыпали родители, не увидел твоего безумного разочарования, ничего не увидел.

Я сидел в баре твоего мужа, Уилли-старшего, — да! —я нашел его, Рут! В Форт-Майерсе, Флорида, где он жил с того дня, как оставил тебя с тремя спиногрызами и закладной на руках тридцать лет назад. Он подвизался в роли содержателя бара для публики почтенного возраста — мягкий, дружелюбный человек, чьи лучшие года давно позади. Я сидел и смотрел на него — на лицо, в глаза, и не видел в нем того мужчину, о котором ты вечно рассказывала, того жеребца, того «смазливого ирландского ублюдка», сиречь сукиного сына. Нос выпивохи, животик выпивохи, дряблый жирный зад в мешковатых штанах. С виду и не скажешь, что он когда-либо мог быть жестким и грубым. Никогда. Это был сюрприз, честное слово.

Словно жесткость и грубость были где-то совсем в другом месте.

Так что это было, Рут? Ложь? Одни лишь твои блядские выдумки?

Я бы не стал за тебя ручаться.

Или, может, для тебя все так и было — пропитало тебя — и правда и ложь слились воедино?

Я хочу попробовать изменить это, если смогу. Я хочу рассказать нашу маленькую историю. Искренне, насколько смогу, с самого начала, не отвлекаясь.

И я пишу это для тебя, Рут. Потому что у меня никогда не было возможности отплатить тебе сполна, правда.

Так что вот он, мой чек. Просроченный и превышенный.

Обналичь его в аду.

На следующий день я спозаранку пошел к соседям. Помню, как стеснялся и чувствовал себя слегка не в своей тарелке, что довольно неожиданно, ведь не было для меня ничего естественнее, чем сходить и посмотреть, как там у них дела.

Утро. Лето. Вот как все было: просыпаешься, завтракаешь, а потом идешь на улицу и ищешь себе компанию.

Обычно все начиналось с дома Чандлеров.

Тогда Лорел-авеню заканчивалась тупиком — теперь это не так — единственная неглубокая просека в полукруге леса, граничащего с Вест-Мейпл на юге и тянущегося от городка на целую милю. Когда в начале прошлого века дорогу только прорубили, лес был настолько густым, что это место назвали Темной тропой. Ко времени моего детства лес уже проредили, но улица все равно осталась тиха и уютна. Тенистая, и каждый дом непохож на соседний, и промежутки между ними были шире обычного.