Нения Кэмпбелл - Страх

До сих пор такая возможность даже не приходила Вэл в голову.

— О боже, — прошептала она. Гэвин позволил ей бороться с видом высокомерной снисходительности, которая испугала ее. Затем, когда она уже готова была заплакать, он протянул руку, чтобы расстегнуть застежку. Вэл, не теряя времени, попятилась от него, ее сердце бешено колотилось, ладони вспотели.

— Не сердись на меня, — она вздрогнула, когда он потянулся, чтобы погладить ее по щеке. — Я не смог удержаться, чтобы не поддразнить тебя.

В его голосе звучало раскаяние, но выражение его глаз… все это было неправильно.

— Я должна идти, — проговорила она натянуто.

— Ты злишься.

Его глаза пусты.

— И испугалась.

Там ничего нет. Ничего, кроме теней.

— Нет, — возразила она, и это прозвучало так же неубедительно вслух, как и в ее голове.

— Я отвезу тебя домой, — как ни в чем не бывало, проговорил он.

И поскольку Вэл не смогла придумать вежливого способа отказать ему, чтобы не обидеть, она позволила. Двигатель гудел в тишине, потрескивая от напряжения, сродни электрическому. Хотя Гэвин не сводил глаз с дороги, она чувствовала, что ни одно ее движение не ускользало от его внимания.

Его слова клубились в ее ушах, как пар, даже сейчас, такие же темные, как страхи в глубине ее сердца.

( Иногда мне кажется, что во мне больше звериного, чем человеческого ).

Гэвин высадил ее у дома, наградив долгим поцелуем, от которого у нее онемели губы. Вэл пробормотала что-то невразумительное на прощание и сбежала в дом, заперев за собой дверь. Сердце бешено колотилось, и она все еще чувствовала на запястьях жало его подвески: холодный металл, согретый человеческой кожей.

Вэл бросила рюкзак на кровать и грубо расстегнула молнию. Схватила первую попавшуюся тетрадь, папку с записями о здоровье и зеленую гелевую ручку, в которой осталось всего четверть чернил.

На пустом листе она провела зеленую линию, разделив бумагу на две колонки. Одну она подписала Гэвин, другую — Преследователь. Мелким почерком она записала все, что знала об этих людях, и не останавливалась, пока не заполнила весь лист.

Сходство между ними оказалось ужасающим.

Но что это значило для нее? Человек, который посылал ей послания, пугал ее до глубины души. Потому что Вэл подозревала, что он считает ее вовсе не человеком, а животным — нет, еще хуже: вещью, которой можно владеть, с которой можно играть, с которой можно шутить, а потом выбросить, как только она сломается.

С самого первого сообщения Вэл начали сниться кошмары о том, как ее подловят одну, в темноте. Она не была уверена, что такой мужчина может сделать с ней, но знала достаточно, чтобы понять, что ей это не понравится.

Впрочем, это говорило в пользу Гэвина, потому что до сих пор он не сделал ей ничего плохого. На самом деле. И ее тоже тянуло к нему. Когда он поцеловал ее, земля, казалось, ушла у нее из-под ног.

С другой стороны, Гэвин знал, что ее ждали домой к назначенному времени, оба раза.

Что бы он сделал, если бы ее не ждали в ближайшее время? Отпустил бы он ее?

Все кусочки подозрений соединялись с гораздо большей легкостью, чем ей бы хотелось. «Я не должна даже думать об этом. Я сама себя пугаю».

Каждый раз, закрывая глаза, Вэл чувствовала его дыхание на своей шее, это твердое, настойчивое давление на ее губы — и это смутное ощущение, что он охотится за ней, как за оленем в лесу. Темный охотник.

Родители ушли обедать, оставив ее варится в своих страхах, как мясо в кастрюле. Вэл умоляла их взять ее с собой, как будто ей четыре года, а не четырнадцать, не желая оставаться одной в их большом доме со слишком большим количеством дверей и окон.

Ее отец закатил глаза.

— Очень смешно, Вэл.

Ее мать, казалось, понимала, что Вэл не шутит, но она тоже сказала «нет».

— Столик заказан на двоих, а не на троих, — объяснила она, — и во время ужина там так много народу, что они, скорее всего, не смогут найти тебе другого стула. И кроме того, я уверена, что ты не хочешь застрять со своими воркующими родителями.

Все, казалось бы, лучше, чем эта изоляция.

Поэтому она заперла все двери и закрыла все жалюзи. Рядом с ней на столе лежал кухонный нож. Ее мать забыла про него — это был тот самый, с болтающимся лезвием и поцарапанной рукояткой, которым никто не пользовался.

Вэл знала, что должна придумать план, чтобы найти правду за всем этим, потому что в данный момент она могла только подозревать. И хотя боялась ошибиться, еще больше она боялась оказаться права. Гэвин знал, кто ее друзья, где она живет, какие у нее привычки и хобби. Если он был ее преследователем, то обладал более чем достаточной информацией, чтобы представлять серьезную угрозу. И сколько вообще может быть старшеклассников, говорящих так, словно они из девятнадцатого века?