Томас Харрис - Красный дракон

Помню, было воскресенье. Он вел прием по воскресеньям. Народу почти никого. Он меня тут же пригласил. Разговариваем, он вежливо поддерживает беседу, всем своим видом показывая, что рад бы помочь, да нечем. А над столом у него полка со старыми книгами по медицине. Я случайно пробежал взглядом по корешкам. И понял, что это он.

Может, лицо у меня изменилось, когда я перевел взгляд на него — не знаю. Тогда только одно имело значение: я знал правду, и он тут же сообразил, что мне все известно. Но я не мог быть уверен на сто процентов. Хотелось привести мысли в порядок, все обдумать как следует. Я пробормотал извинение и вышел в коридор. Там был телефон-автомат. Я опасался спугнуть его, пока не прибудет подкрепление. Связался с дежурным по управлению, но сказать главного не успел: Лектер босиком бесшумно подобрался ко мне сзади. Помню, я почувствовал рядом его дыхание и… все. Остальное было потом.

— Но как же ты догадался?

— На самом деле я это понял только провалявшись неделю в госпитале. В старых учебниках медицины была такая картинка: — „Классификация ран на теле“, — иллюстрировавшая многообразие ранений на одной человеческой фигуре. Я помню ее с тех пор, как слушал курс патологии в университете Джорджа Вашингтона.

Учебники с таблицей классификации ран стояли и на полке у Лектера. Положение шестой жертвы и характер ранений в точности соответствовали этой иллюстрации.

— „Классификация ран“, говоришь? Неужели только это?

— Только это. Совпадение, что я увидел учебник. Везение.

— Просто не верится.

— Не верите, так и не спрашивайте.

— Чудеса, да и только.

— Простите, я не хотел вас обидеть. Но именно так все и было.

— Ладно, — сказал Спрингфилд. — Спасибо, что рассказал. Мне нужно знать такие вещи.

Показания Парсонса, а также информация о кошке и собаке вероятно проливали свет на то, как работал убийца: наблюдает за домом под видом контролера счетчиков и прежде, чем расправиться со всей семьей, старается изувечить или убить домашнего любимца — кошку или собаку.

Полиция тут же оказалась перед дилеммой: делать эту информацию достоянием гласности» или нет. Если население будет предупреждено, вполне возможно, очередное убийство удастся предотвратить. Однако нельзя забывать, что информация может дойти до преступника, и тогда он изменит тактику.

В конце концов было решено, что пока информация не подтвердится окончательно, она должна ограничиться документами для служебного пользования, а также секретными циркулярами ветеринарам и обществам защиты животных с просьбой немедленно сообщать о случаях насильственной смерти животных. Это означало, что рядовые жители остаются в неведении относительно грозящей им опасности. Что касалось моральной стороны дела, многие сотрудники полиции понимали, что в данном случае они оказались не на высоте. Доктор Алан Блум из Чикаго, к которому обратились за консультацией специалисты управления города Атланты, тоже опасался, что преступник, прочитав соответствующую информацию в газетах, изменит свои приемы. По мнению доктора Блума, убийца, несмотря на риск быть разоблаченным, не сможет прекратить уничтожать домашних животных.

В то же время доктор Блум предупредил полицию, что ни в коем случае нельзя полагать, будто следующие двадцать пять дней до наступления очередного полнолуния преступник будет бездействовать.

Утром тридцать первого июля, спустя три часа после того, как были получены показания Парсонса, следователи из Бирмингема и Атланты, проведя совещание по телефону, в котором участвовал Крофорд из Вашингтона, пришли к единому решению: в течение ближайших трех дней во все ветеринарные лечебницы региона будут разосланы секретные письма, полицейские обойдут окрестности мест преступления, имея в руках портрет, сделанный художником со слов Парсонса, и лишь по истечении указанного срока информация поступит в газеты.

За эти три дня Грэхем вместе с детективами Атланты обошел каждый дом вблизи жилья Лидсов. На рисунке, который показывали жителям, черты лица были обозначены нечетко, но полиция не теряла надежды обнаружить свидетелей, способных уточнить портрет. Рисунок, который Грэхем не выпускал из рук, протерся на сгибах. Люди встречали полицию неприветливо, часто и вовсе отказывались открывать двери.

По ночам Грэхем подолгу лежал без сна, изнывая от жары, и думал, думал… Он пытался довести себя до состояния такого возбуждения, за которым, как он знал по опыту, следует внезапное озарение, но, увы, безрезультатно.