— Я сказал про судьбу, — пояснил я, — потому что это выходит за рамки простых поведенческих заскоков. В моей жизни есть стороны, которые я не могу контролировать, и объяснить их можно только судьбой.
— Например?
— Меня назвали в честь серийного убийцы. Джон Уэйн Гейси убил тридцать три человека в Чикаго и закопал большинство из них под своим домом.
— Твои родители не называли тебя в честь Джона Уэйна Гейси, — не согласился Неблин. — Можешь верить или не верить, но я спросил об этом твою мать.
— Правда?
— Я умнее, чем может показаться. И ты должен помнить, что одна случайная ниточка, связывающая тебя с серийным убийцей, — это еще не судьба.
— Моего отца зовут Сэм, — сказал я. — А значит, я — Сын Сэма, нью-йоркского серийного убийцы, который утверждал, что убивать ему приказывала его собака.
— Значит, две случайные ниточки связывают тебя с серийными убийцами. Готов признать, что это странновато, но я все равно не вижу в этом космического заговора против тебя.
— Моя фамилия Кливер, [8] Один из возможных переводов слова cleaver — «тесак».
— продолжал я. — Сколько вы знаете людей, которых назвали именами двух серийных убийц и орудием убийства?
Доктор Неблин заерзал на стуле, постукивая ручкой по блокноту. Я уже успел догадаться: это означает, что он задумался.
— Джон, — сказал он несколько секунд спустя, — я бы хотел узнать, что конкретно тебя пугает, поэтому давай вернемся назад и подумаем над тем, что ты сказал раньше. Расскажи мне о некоторых из твоих правил.
— Я вам уже сказал о наблюдении за людьми. Это важно. Я люблю наблюдать за ними, но знаю, что, если наблюдаю за кем-то слишком долго, меня начинает разбирать любопытство. Мне хочется следовать за ним, узнавать, куда он ходит, с кем разговаривает, чем интересуется. Несколько лет назад я вдруг понял, что просто выслеживаю одну девчонку из школы — буквально хожу за ней по пятам. Если пустить все на самотек, это может зайти далеко, поэтому я завел себе правило: если наблюдаю за кем-то слишком долго, то потом на целую неделю вообще перестаю его замечать.
Неблин кивнул, но прерывать меня не стал. Я порадовался, что он не спросил меня, как зовут ту девочку, потому что даже разговор о ней казался мне еще одним нарушением моих правил.
— Потом у меня есть правило, которое касается животных, — рассказывал я дальше. — Помните, что я сделал с крысой?
Неблин нервно улыбнулся:
— Крыса этого явно не помнит.
Его нервные шутки становились все более банальными.
— И этот случай был не единственный, — признался я. — Отец ставил в саду капканы на крыс, кротов и других зверьков. А я должен был каждое утро проверять ловушки и добивать лопатой тех, кто еще не сдох. В семь лет я начал их разрезать, чтобы узнать, какие они внутри, но, увлекшись серийными убийцами, перестал это делать. Вы знаете про триаду Макдональда?
— Три особенности, свойственные девяноста пяти процентам серийных убийц, — откликнулся доктор Неблин. — Жестокость к животным, пиромания и энурез. У тебя, вероятно, имеются все три?
— Я обнаружил это, когда мне было восемь. Меня особенно испугало не то, что жестокость по отношению к животным может служить признаком склонности к насилию, а то, что, до того как я прочитал об этом, мне и в голову не приходило, что это нехорошо. Я убивал животных и расчленял их, и у меня были все те эмоциональные реакции, какие переживает мальчишка, играющий в «Лего». Животные были для меня как бы неживыми — игрушками. Вещами.
— Если ты не считал, что это нехорошо, то почему прекратил этим заниматься? — спросил доктор Неблин.
— Потому что я тогда понял, что не похож на других людей. Я чем-то все время занимался и ни о чем плохом не думал, а тут выяснилось, что весь остальной мир считает это абсолютно неприемлемым. Тогда-то я и осознал, что должен измениться, а потому стал изобретать правила. Первое из них было таким: оставь в покое животных.
— Не убивай их?
— Вообще ничего с ними не делай, — сказал я. — Не обзаводись домашним зверьком, не приводи собаку с улицы и даже не ходи в те дома, где есть животные. Я избегаю всех ситуаций, в которых снова могу начать делать то, что, как я знаю, делать не полагается.
Неблин внимательно смотрел на меня несколько мгновений.
— Еще что-нибудь?
— Если у меня появляется желание сделать кому-нибудь больно, я говорю этому человеку что-нибудь приятное. Если кто-то сильно досаждает мне и я начинаю его настолько ненавидеть, что воображаю, как убиваю его, я говорю что-нибудь очень милое и улыбаюсь во весь рот. Это наводит меня на хорошие мысли, а плохие прогоняет.
Читать дальше