Ли Чайлд - Джек Ричер, или Выстрел

– Мы должны начать с предположения, что полиция что-то упустила, – сказал Лински.

Ричер открыл дверь пожарного выхода отеля «Марриотт», вытащил кусочек визитки из замка и засунул в карман. Он вошел внутрь, позволив замку защелкнуться у себя за спиной. Поднялся на лифте наверх и постучал в дверь номера Хаттон. Он уже собрался озвучить реплику, которую произносит Джек Николсон, играющий в кино крутого полковника из морской пехоты: «Ничто не может быть лучше женщины, которой ты должен отсалютовать утром».

Хаттон далеко не сразу открыла дверь. Ричер решил, что она улеглась после того, как ушли полицейские. И не ожидала, что ее потревожат так скоро. Однако дверь все-таки отворилась. Эйлин стояла на пороге. На ней был халат: она только что приняла душ. Падающий из номера свет создавал светящийся ореол вокруг ее головы. В коридоре было темно, а номер казался светлым, теплым и манящим.

– Ты вернулся, – сказала она.

– А ты думала, что я не приду?

Он вошел в номер, и она закрыла за ним дверь.

– Сюда только что приходили полицейские, – сообщила она.

– Знаю. Я за ними наблюдал.

– И где ты находился?

– Возле мусорного контейнера, рядом с отелем.

– Хочешь принять душ?

– Это был довольно чистый контейнер, возле обувного магазина.

– Хочешь выйти пообедать?

– Я предпочитаю обслуживание в номере, – сказал Джек. – Не хочу болтаться по улицам дольше, чем необходимо.

– Пожалуй, звучит разумно, – согласилась Эйлин. – Закажем из номера поесть.

– Но еще не сейчас.

– Мне следует одеться?

– Еще не сейчас.

– Почему? – спросила она после едва заметной паузы.

– Нужно закончить одно дело, – ответил Ричер.

Хаттон молча посмотрела на него.

– Рад снова тебя видеть, – сказал он.

– Мы не виделись меньше трех часов, – ответила она.

– Я имел в виду вообще, после стольких лет.

Он шагнул к ней и положил руки на ее щеки. Потом кончики его пальцев погрузились в ее волосы, как он это делал когда-то, а большие пальцы скользнули по скулам.

– Нужно ли нам это делать? – спросила она.

– А разве ты не хочешь?

– Прошло четырнадцать лет, – вздохнула она.

– Это все равно как ездить на велосипеде, – ответил Ричер.

– Думаешь, будет так же?

– Будет лучше.

– Насколько лучше? – спросила она.

– Мы всегда были хороши, – сказал Ричер. – Насколько лучше это вообще может быть?

Эйлин замерла. А потом подняла руки и обняла его за шею. Ричер наклонился, и они поцеловались. И еще раз – сильнее. И еще раз – дольше. Четырнадцать лет бесследно растаяли. Тот же вкус, те же ощущения. То же возбуждение. Она вытащила его рубашку из брюк и нетерпеливо расстегнула пуговицы, начиная снизу. Когда справилась с последней, ее ладони заскользили по его груди, плечам, спине, опустились к поясу. Он легко сбросил туфли и носки. Потом отшвырнул в сторону брюки и развязал поясок ее халата. Халат распахнулся.

– Проклятье, Хаттон, ты совсем не изменилась.

– Как и ты, – улыбнулась она.

Потом оба пошли к постели, спотыкаясь, быстро и нетерпеливо, как скованные вместе, словно существо о четырех ногах.

Григор Лински взял на себя южную часть города. Он проверил кафе, где Ричер встречался с адвокатом, а потом поехал к докам. Развернулся и принялся бороздить узкие улочки, объезжая три стороны каждого квартала и притормаживая на поворотах, чтобы осмотреть четвертую. «Кадиллак» легко катился вперед, уверенно слушаясь руля. Медленная безрезультатная работа. Однако город был небольшой, без суеты и толп. И никто не мог в нем прятаться бесконечно. Григор Лински знал это по своему опыту.

Потом Хаттон лежала в объятиях Ричера и кончиками пальцев медленно исследовала его тело, которое так хорошо знала. За четырнадцать лет оно изменилось. Джек сказал ей: «Ты совсем не изменилась», она ответила: «Как и ты». Однако Эйлин понимала, что оба слишком снисходительны друг к другу. Никто не остается прежним. Ричер, которого она знала в пустыне, был моложе. Жара и солнце высушили тогда его стройное тело, и он двигался легко и грациозно, как борзая. Теперь он потяжелел, а бугры мышц сделались жесткими, словно старинное красное дерево. Шрамы, которые она помнила, разгладились и потускнели, но их заменили новые. На лбу Джека наметились морщины. Вокруг глаз пролегли глубоко прочерченные линии. Однако нос остался прямым и несломанным. И все передние зубы были на своих местах. Она положила ладонь на костяшки его пальцев, твердые, как скорлупа грецкого ореха. «Все еще боец, – подумала она. – Все еще готов пожертвовать кулаками, чтобы сохранить нос и зубы». Ее рука переместилась ему на грудь. Там, слева, обнаружилась вмятина. Разрыв мышц, точнее – углубление, в которое помещался ее палец. Пулевое ранение. Старое, но новое для нее. Скорее всего, калибр 0,38.