Рэймонд Чандлер: Человек, который любил собак

– Вот как? – спросил шеф с отсутствующим видом. Его брови поползли на лоб. Я, честно говоря, уже не очень хорошо понимал, кто тут кого водит за нос – я его или он меня.

– Повернуть бы ключик в двери, а? – сказал он. – Вы все-таки помоложе меня.

Я встал, повернул ключ, вернулся на место и достал сигарету. За это время на столе у шефа уже очутились бутылка, судя по виду, именно того, что нужно, две стопочки и горсть кардамоновых зерен.

Мы выпили, и он щелкнул в зубах три или четыре зернышка. Мы жевали кардамон и глядели друг на друга.

– Ну, давайте выкладывайте, – сказал он. – Теперь я в состоянии воспринимать.

– Слыхали когда-нибудь про типа по прозвищу Фермер Сейнт?

– Слыхал ли я! – он грохнул кулаком по столу так, что запрыгали кардамоновые зернышки. – Да на нем висит чуть не сотня дел. Ведь это тот, который чистит банки?

Я кивнул, стараясь как-нибудь незаметно заглянуть ему в глаза.

– Он работает вместе с сестрой по имени Диана. Они одеваются по-деревенски и обрабатывают государственные банки в маленьких городках. Отсюда его прозвище – Фермер. За сестрой его тоже много чего есть.

– Я безусловно хотел бы прибрать к рукам эту парочку, – твердо сказал шеф.

– Тогда почему же вы, черт побери, этого не сделали? – спросил я.

Я совру, если скажу, что он стукнулся об потолок, но он разинул рот так широко, что я испугался, как бы его нижняя челюсть не ударилась о коленку. Глаза вылупились, как два печеных яйца. Струйка слюны потекла по жирной складке в уголке рта. Наконец он захлопнул рот с изяществом парового экскаватора.

Если это была игра, то он был великий актер.

– Повторите еще раз, – прошептал он.

Я вынул из кармана сложенную газету, развернул и показал ему колонку.

– Посмотрите это сообщение об убийстве Шарпа. Ваша местная газета работает из рук вон плохо. Тут говорится, что неизвестный позвонил в департамент, ребята выехали туда и нашли труп в пустом доме. Это чушь собачья. Я там был. Фермер Сейнт с сестрой там был. Ваши ребята были там вместе с нами.

– Предательство! – завопил он вдруг. – Предатель в департаменте.

Его лицо стало серым, как мышьяковая липучка для мух. Дрожащей рукой он опрокинул еще две рюмки.

Теперь была моя очередь щелкать кардамоновые семечки.

Он опрокинул одним глотком еще стопочку и нашарил на столе коробку селектора. Я уловил фамилию Гэлбрейт. Я пошел и отпер дверь.

Ждать нам пришлось не очень долго, но шеф успел опрокинуть еще две стопки. Цвет лица его заметно улучшился.

Тут дверь открылась, и через порог лениво переступили кожаные мокасины того самого рослого рыжего полисмена, который оглушил меня дубинкой. В зубах его торчала трубка, руки в карманах. Он прикрыл плечом дверь и небрежно прислонился к ней спиной.

Я сказал:

– Привет, сержант.

Он взглянул на меня так, словно хотел бы расквасить мне физиономию и сделать это по возможности не торопясь.

– Значок на стол! – заорал толстый шеф. – Значок! Вы уволены!

Гэлбрейт подошел к столу, оперся на него локтем и наклонил лицо почти к самому носу шефа.

– Что за шуточки? – спросил он басом.

– Фермер Сейнт был у вас в руках, и вы его упустили, – орал шеф. – Вы и этот кретин Дункан. Вы позволили ему ткнуть вас дробовиком в брюхо и смыться. Все. Вы уволены. У вас теперь будет не больше шансов найти работу, чем у маринованной устрицы. Давайте значок!

– Какого черта вы лезете ко мне с каким-то Сейнтом? Кто это такой? – спросил Гэлбрейт равнодушно, выпуская дым в лицо шефу.

– Он не знает! – рыдающим голосом обратился шеф ко мне. – Он не знает! Вот с каким человеческим материалом мне приходится работать.

– В каком смысле работать? – небрежно поинтересовался Гэлбрейт.

Толстый шеф вскочил, словно его ужалила в нос пчела. Он сжал мясистый кулак и двинул Гэлбрейта в челюсть с сокрушительной, по всей видимости, силой. Голова Гэлбрейта откачнулась примерно на полдюйма.

– Не надо, – сказал он. – А то надорвете пупок, и что тогда будет с департаментом?

Он оглянулся на меня и снова посмотрел на Фулвайдера:

– Сказать ему?

Фулвайдер тоже взглянул на меня, чтобы проверить, какое впечатление произвел спектакль. Рот у меня был разинут, а на лице столько же понимания, сколько у деревенского мальчика на уроке латыни.

– Ну скажи, – проворчал он, сжимая и разжимая кулак.

Гэлбрейт закинул толстую ногу на угол стола, выбил трубку, потянулся за бутылкой и налил себе виски в стакан шефа. Он вытер губы и широко осклабился. Рот у него был такой, что дантист мог бы засунуть туда по локоть обе руки.