Давид Павельев - Карибский капкан

– Энрике… Я, конечно, могу сказать тебе то, что обычно говорят в таких случаях… Что ты перетрудился, перенервничал, или тебе нужно отдохнуть. Это тебе смог бы сказать любой гражданин твоей страны, если бы ты остановил его и рассказал то, что рассказал мне. Наверно, ты не это хочешь от меня услышать. Я бы пожелал тебе, чтобы ты услышал от меня то, что хочешь, или то, что тебе поможет… Я на слова скуп. Но одну историю рассказать могу. Когда я прилетел сюда и вышел из здания аэропорта, то увидел старика, торгующего бананами. Я узнал его: это был один из членов повстанческого отряда, тот самый, со шрамами от мачете. Он боролся за свободу своей страны ещё тогда, когда ты не стал идейным вождём революции. Когда надежды у народа не было никакой: как ты понимаешь, у солдат Мерды были хотя бы мачете, у повстанцев только лопаты. Я помню, как я обучал его обращаться с пистолетом, сам знаешь, какая у меня память на лица. Я подошёл к нему, он тоже меня узнал. Я спросил его, почему он, почтенный ветеран, торгует бананами в полуденный зной, а не сидит в теньке, на веранде своей фазенды, и не рассказывает своим внукам о славных днях своей молодости. Неужели для него не нашлось другого занятия? Знаешь, что он ответил? «Вся наша страна торгует бананами. Если это делает наш президент, почему я должен стыдиться этого?» «Вот она, демократия, – подумал я. А он, немного подумав, вдруг прибавил: «Лучше торговать бананами, чем своей честью.»

Президент остановился и стал неподвижным взглядом смотреть на сморщенный профиль Харитонова, обращённый в сторону океана, к белому треугольнику яхты, которая, казалось, следовала за пешим кортежем по воде.

– Это то, что ты хотел бы услышать?

– Наверно, да… Кондрат…

– Не надо. Раз случилось так, что я второй раз оказался в твоей стране, я постараюсь сделать всё, от меня зависящее. Только на этот раз не предлагай мне пост главнокомандующего армии.

Харитонов знал, что это лучшее, что он сможет сделать для своего друга, а именно, как и двадцать лет назад, пустить в ход свои знания, умения и опыт. Да, он не очень чуткий собеседник, зато он хорошо борется с тиранами. Не для этого ли он выбрал страну, когда ему предложили отправиться куда-подальше? Не за этим ли он искал повод, чтобы его отправили куда-подальше? Теперь Харитонов предпочёл не заниматься поиском ответов на риторические вопросы.

– Я начну с анализа всей политической ситуации. Для этого в моём распоряжении должны быть архивы всех министерств и всех ведомств, начиная с разведки и контрразведки, кончая ассенизаторской конторой. Твоя задача – обеспечить мне доступ к ним и создать прикрытие. Думаю, легенда о том, что я русский писатель-графоман, который сошёл с ума и рьяно взялся изучать вашу историю, будет мало правдоподобной, но хотя бы уж дерзкой в своей издевательской банальности. Далее, я должен познакомиться со всеми политиканами в этой стране. Предлог тот же, пусть все хоть посмеются. Нам плевать: мы держим курс и видим цель. Через некоторое время я смогу вытащить тебе на блюдечке всех заговорщиков. А там делай с ними, что хочешь, расстреливай, или читай лекцию о пользе демократии для здорового развития планеты. Это зависит от того, хочешь ты их прикончить сразу, или пусть сами долго и мучительно помирают со смеху.

Харитонов предвидел реакцию президента на его слова, потому постарался всячески избежать встречи с его взглядом. Во-первых потому, что не любил проявления чувств, в особенности благодарности (ему её почти никогда и не выказывали, и Харитонов с молодости внушил себе, что она ему и не нужна). Во-вторых это был бы лишний повод удостовериться в собственной машинности и почувствовать стыд. Но главное, Харитонов боялся показать свою машинность Энрике. Чего доброго, он не поверит его искренности (да, и роботы бывают искренни, особенно в выполнении своей программы) и решит, что Харитонов делает ему одолжение.

Да плюс ещё те четыре парня. Очевидно, они всё в жизни повидали. Наблюдали своего хозяина и в моменты приступов самого чёрного отчаяния, или, как теперь, излучающим светлую надежду. Харитонову почему-то этого не хотелось. Может быть, потому что видел в них таких же роботов, как и он сам, только более современных и модернизированных, и ему не хотелось, чтобы проявление искренних чувств заставило хоть на время забыть свою программу? Или же просто потому, что ему было обидно их безразличие? Иногда он считал, что родившись, взял на себя обязанность быть безразличным, которая принадлежала многим и многим людям. Потому сам он не любил людей хладнокровных и циничных. Они не оценивали его жертвы. Харитонов тайно мечтал о том, чтобы он был таким один. Тогда мир был бы определённо гуманистичнее.