Давид Павельев - Карибский капкан

– С этого надо было начинать. Ты раскрыл заговор?

– Да. Но не это главное. Если бы я знал, что у меня есть достойный соперник, который сможет взять новый курс и привести страну к процветанию – я сам ушёл бы в отставку. Может быть, это лучшее, что я смог бы сделать. Но новое поколение ещё очень молодо. Оно не имеет того опыта, который имею я, несмотря на моё бессилие. Вокруг полно шакалов, которые так и алчут вскружить голову ещё ничего не понимающей молодёжи, и сделать из страны нечто жуткое… Ты же знаешь, как в соседних странах процветает наркомафия. Мы пока что ещё недоступны для неё. Но они внедрили к нам агентов, цель которых наладить канал поставки «дури». Мы нужны им как крупная перевалочная база: наркотики очень удобно вывозить из страны в коробках с бананами, и ввозить их в другие страны. Пока я президент – этому не бывать. Но они уже придумали способы, как со мной воевать. Эта война длится много лет: они разоряют наши предприятия, занимаются вредительством на плантациях, устраивают провокации против нас и стремятся дискредитировать в глазах мирового сообщества. Наверняка ты читал заметки в газетах о том, как макаки в зоопарке Пигзвилля, штат Массачусетс, отравились марихуаной, которая якобы содержалась в бананах, ввезенных из нашей страны?

– Помню.

– Это нанесло мощнейший удар по нашей экономике. Мне с трудом удалось оправдаться, заказав огромную тучу экспертиз независимым организациям, на оплату которой ушла половина нашего бюджета. Было доказано: мы не виноваты, и бананы у нас лучшие на континенте, выращенные без применения генной инженерии. Но всё-таки на наше реноме легло несмываемое пятно (о результатах экспертизы в газетах не напечатали). Кроме того, теперь и наша молодёжь, которая держит равнение на Север 2 2 Страна, на которую обычно держит равнение молодёжь, находится к северу от центра описываемых событий, а не к западу , теперь также не верит во все мои доводы, считая меня политиканом, делающим всё, чтобы удержать власть ещё лет на пятьдесят. Знали бы они…

– В каждом положении есть свои преимущества, – медлительно произнёс Харитонов, наблюдая, как трость его зонта входит в мокрый песок. – По крайней мере, тираны не несут ни за что ответственность…

– В том то и дело, Кондрат! Это самое страшное! Я этого и боюсь. Ответственность – это то, что делает нас людьми. Она не даёт нам потерять себя и забыть о других людях. Если её нет – мы всего лишь кучка жалких зверей, которые не смыслят ничего, кроме удовлетворения своего голода…

– Каков закон джунглей, Энрике? Мы с тобой одной крови? Да, так было, пока Акелла не промахнулся. Теперь же закон – каждый сам за себя.

– Но я ещё не промахнулся! Я не позволю шакалам обманывать мой народ. Я не многим лучше, но я… Нет! Я ничем не лучше…

Президент вдруг поскользнулся на банановой кожуре, но быстро восстановил равновесие. Телохранители было дёрнулись в его сторону, но он дал им знак, что всё в порядке, и те продолжили свой путь, будто бы ничего и не произошло.

Кондрат Архипович Харитонов не попытался подхватить друга. Не по той причине, что ему было безразлично, шлёпнется ли он на песок, и не потому, что тщедушный старичок опасался, что тучное тело президента придавит его. Просто Харитонов слишком поздно среагировал, и заметил неуклюжее движение Гонзалеса уже тогда, когда тот крепко встал на ноги.

Он злился на себя. С ним это бывало не впервые, особенно в последние годы. Но именно теперь он почувствовал всю свою беспомощность. Он – профессиональный разведчик, которому была подвластна абсолютно любая миссия, который мог примерить на себя любую роль, любую маску, оказался бессилен просто поддержать своего друга.

За всю жизнь Харитонов не произнёс ни одного тёплого слова. Ему приходилось слушать исповеди в момент отчаяния, утешать, вытирать слёзы, оказывать необходимую душевную помощь, успокаивать людей, дошедших, как им казалось, до точки невозврата. Но всё это ему приходилось делать на всё том же машинальном уровне, ничего при этом не чувствуя и даже почти не замечая этого. Это просто требовалось для дела.

Теперь же, когда Гонзалес просил у него моральной поддержки (Харитонов осознавал, что тому ещё и не к кому обратиться за ней, кроме него), он оказался не способен проявить искреннего участия, несмотря на все его хитрости и примочки, так как не поможет ни одно удобрение взрастить семя пустынной почве. На ум шли лишь одни циничные фразы, и Харитонов не мог реагировать на это спокойно, ругал себя мысленно всеми словами на всех языках, какие знал. Наконец, Харитонов нашёл компромисс с самим собой, и произнёс, медленно, тщательно подбирая слова: