Ира Берсет - Заглянуть в пустоту

— Но это не значит, что мой единственный ребёнок может мною манипулировать и указывать мне, что и как делать!

— Он просто о тебе беспокоится…

— Нет! Он о себе беспокоится! О своём благополучии и своей доле в завещании. Он считает, что если он мой сын, то имеет право на всё, что я заработал! — заорал взбешённый Потоцкий.

— Не нужно так нервничать. Влад, я просто не знаю, что тебе сказать. У меня не было нормальной семьи, ты же уже знаешь об этом, и мне никто не оставлял денег или этих… как там… завещаний… Потому я не знаю, что можно чувствовать в таких случаях. Я всегда надеялась только на себя. Иногда надежды подводили, — она покраснела и опустила глаза, вспоминая свою выходку на мосту. — Но сейчас мне кажется, что с деньгами не легче. Они всё запутывают и усложняют. Особенно, когда речь идёт о детях.

— Дети, Виолетта, бывают очень жестоки!

— Дети? Откуда тебе знать, если у тебя только один сын? Или у тебя есть ещё дети? — её голос перешёл на шёпот, на последнем слове удивлённо подпрыгнув в вопросе.

Потоцкий посмотрел в её широко открытые молящие глаза и улыбнулся:

— Откуда им взяться. Хотя однажды, лет шесть-семь назад, приходила ко мне одна такая «дочка», — он поморщился и покачал головой. — Малолетка сопливая, вся размалёванная и вульгарная, пыталась мне доказывать, что я её отец.

— А ты что? — девушка говорила тихо, словно боялась спугнуть воспоминания.

— Я?! Прогнал её, конечно!

— А если она сказала правду?

— Какую правду? Что ждала четырнадцать лет, чтобы познакомиться с папкой? Ты бы её видела! Наглая несовершеннолетняя девица, которая решила срубить бабла! Терпеть не могу таких!

— Но… Если бы она была не наглая, а скромная, то вряд ли решилась бы прийти к тебе, даже если бы это было правдой.

— Виолетта! Ты слышишь себя? Наглая, скромная! Какая разница?! Не пойму, зачем я тебе вообще это рассказал? Иди сюда, — он притянул её к себе и нежно обнял. — Ты мой самый любимый человечек. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

— Всё-таки мы должны подождать. А пока мы будем ждать, я поживу в другом месте.

— Ты меня не любишь… — больше заключил, чем спросил он.

Девушка отстранилась от его груди и, приподнявшись на носочки, поцеловала, обхватив ладонями его лицо:

— Забыл? Ты спас меня и теперь за меня в ответе, — она попыталась улыбнуться. — А я тебя люблю больше смерти, потому что отказалась от неё ради жизни с тобой.

Он подхватил её и поднял на руках:

— Именно поэтому я тебя никуда не отпущу! А Слава завтра же уедет в Англию. Я не стану потакать его капризам. И, прости, но это решать мне — и больше никому. От тебя же я жду единственного — ответа на мой вопрос. И жду я до завтра! — он прильнул к её губам и страстно поцеловал, чувствуя, как кружится голова от необъятного счастья.

Мужчины молча покинули машину, молча вошли в фойе, молча сдали багаж. Первым заговорил тот, что был старше:

— Кофе?

— Марк, неужели у тебя нет других дел, как нянчиться со мной? Или отец хочет быть уверен, что я улечу? — сарказм и обида заплясали на молодом лице парня.

— Не мели чепухи, — спокойно отреагировал Войт и легонько подтолкнул Вячеслава к небольшому кафетерию. — Получается, в моё дружеское отношение ты не веришь.

— Я уже вообще ни во что не верю, — огрызнулся парень, но пошёл за Марком. — Вот ты мне скажи, как он мог? Должны же быть соблюдены хоть какие-то приличия! Хотя о чём я?! Он при жизни мамы не отличался чистотой помыслов, а теперь и подавно.

— Ты о чём? — мужчина поставил на круглый столик две дымящиеся чашки с кофе.

— Я о бабах, Марк, о бабах! И пожалуйста, если ты претендуешь на дружеские отношения, то и веди себя как друг.

Марк Николаевич послушно проглотил колкости в свой адрес вместе с глотком кофе и спокойно заметил:

— Я не хочу никого судить. Нет у меня на это ни морального, ни государственного права. Чужая душа потёмки. Сколько было женщин, какие они были, почему были — это не моё дело. Но если твоя мать всё это время с ним жила, значит, у неё были на то причины. И это её выбор, который нужно уважать.

— Просто мама была добрым и воспитанным человеком. Всегда! Её не изменили ни время, ни деньги, ни положение. Она и фонд этот организовала из сострадания, а не для отмывания денег. А отец и оттуда умудрился выгоду поиметь.

— Он финансист, Слава. Хороший финансист. Это его работа.

— А как насчёт семьи? Она же тоже его. Или не так дорога, как дело?