Картер Браун - Смертельная мечта

Я немного полюбовался обивкой кресла, прежде чем рискнул сесть.

— Красивая у вас мебель. Чем она покрыта? Кожей авторов?

У него была приятная улыбка. Белые зубы сильно контрастировали с загоревшей кожей.

— Видимо, вас нелегко поразить, Бойд, — заметил он.

— Только некоторые женщины могли сделать это, — серьезно ответил я. — Но зато меня легко удивить, послав записку с приглашением и приложив к ней чек на две тысячи.

— Я подумал, что так будет проще, — сказал он. — Я кое-что узнал о вас за эти дни... Что угодно ради денег, и пусть мораль сама выпутывается, не так ли?

— Надеюсь, этот разговор вы завели не для того, чтобы прощупать меня, гожусь ли я для дела, которое вы мне хотите поручить? — с некоторым вызовом спросил я. — Итак, в чем оно состоит?

Харлингфорд поудобнее устроился в кресле и не спеша закурил сигарету.

— Мы решили издавать новый журнал, — начал он. — Ежемесячный, но не рассчитанный на широкую публику. Скорее, для избранных клиентов, постоянных читателей. Стараемся, чтобы он был одновременно и разумным и содержательным, без всяких литературных выкрутасов.

— Разве критики становятся менее дорогими, чем литераторы? — с невинным видом спросил я.

— Материалом служат реальные события, — продолжал он, игнорируя мой вопрос, — представляющие житейский интерес.

— Хотите опубликовать историю моей жизни? Готовы рискнуть и пойти на неприятности с цензурой?

— Оставьте ваше остроумие для моего администратора, Бойд, — сухо проговорил он. — Она приветствует людей, способных опуститься до ее уровня.

— Можно затеять с ней разговор, когда дойдешь до ее уровня? — радостно проговорил я, но тонкость моего замечания ускользнула от него.

— У меня есть журналист, специалист в этой сфере, который работал над одной историей в течение шести месяцев, но без всякого результата. И я пришел к вполне определенному выводу: история эта больше подходит следователю, а не писателю.

— Мне?

— Вам. — Он медленно кивнул. — Вы, как мне кажется, наделены примитивной грубостью и резкостью, которые помогут вам преуспеть там, где провалился писатель.

— Я умею также плевать в лицо людям, — сказал я. — Вы считаете, что и это может пригодиться?

— Почему бы и нет? — холодно ответил он. — Вы возьметесь за эту работу?

— Если вы потом не заставите меня описывать историю, которую я буду расследовать.

— Я хочу, чтобы вы докопались до истины, — проворчал он. — Потом я найду писателя, который изложит эту историю. Две тысячи, которые я вам прислал, считайте авансом. Если вы хорошо проведете следствие, я готов дать еще две тысячи.

— А что, если дело займет не одну неделю?

— На ваш страх и риск, — сухо заметил он. — Короче, вы беретесь или...

— Берусь, — быстро проговорил я.

— Существуют некоторые обстоятельства, которые вы обязаны учитывать. Ни под каким видом не следует упоминать мое имя или название издательства.

— Естественно. А как насчет вашего администратора?..

— Во-вторых, вы будете посылать свои рапорты прямо мне или моему личному секретарю мисс Сунг. Никто другой не должен знать ни того, что вы делаете, ни причин, которые вас к этому побудили.

— Все ясно.

— Очень хорошо.

Он выпрямился в кресле и энергично раздавил окурок в пепельнице. Может быть, этим он хотел показать, что при необходимости расправится со мной так же, как с этим окурком?

— Вы когда-нибудь слышали об Ирен Манделл?

— Это имя вызывает какие-то ассоциации в моей памяти...

— Ею вы и должны заняться, — резко заявил он. — Ирен Манделл была актрисой...

— А! Теперь припоминаю! Она играла в пьесе, которая с большим успехом прошла на Бродвее года два назад?

— Вторая женская роль, — холодно согласился Харлингфорд. — Пьеса называлась «Мечта без пробуждения». Один из трюков психопатии, где реальна только душа. Вы поняли, что я имею в виду?

— Что-то вроде: «Мой дедушка был каннибалом, потому-то я и чувствую себя нормальным»?

Харлингфорд усмехнулся.

— Вы отлично подходите моему администратору, — пробормотал он. — Я только прошу вас вовремя выставлять ее по утрам, чтобы она не опаздывала в контору.

— Я подумаю об этом, — обещал я.

— Ирен Манделл, — он возвратился к теме нашего разговора, — играла в течение почти трех месяцев. Потом покинула труппу. Из-за нездоровья, как писали в газетах. Ее роль слишком многого требовала: она играла женщину, которая мало-помалу, по ходу пьесы теряла рассудок. И это в течение шести вечеров в неделю при двух утренниках. Об этом прямо не говорилось, но можно было понять, что у нее началась нервная депрессия и что она нуждалась в длительном отдыхе.