Так же, как и Этте.
Спустя пару дней мой мальчик и я отправились в контору Мофасса.
Джезус вошел в дверь первым и подвинул стул, чтобы я мог сесть перед столом своего служащего.
Мофасс сидел, привычно уставившись на яичницу с ветчиной. Он, похоже, разглядывал ее с четверть часа.
– Доброе утро, мистер Роулинз. – Взгляд у него был подозрительный. Любой человек, уцелевший после встречи с Крысой, становился весьма недоверчив.
– Мофасс, как дела?
– Меня на два дня засадили в камеру предварительного заключения.
Я вытаращил глаза, изображая крайнее удивление.
– Да, да, – продолжал он. – Но мне кажется, я должен благодарить вас. Вы не выдвинули против меня обвинений в налоговом управлении.
– Отчасти это заслуга человека из ФБР. Я не причинил им неприятностей, и они позволяют мне не спеша расплатиться со своими долгами.
– Тем не менее должен сказать вам спасибо. Мы все попали в западню, и вы могли бы отыграться на мне.
– Должен был, – сказал я.
Мофасс сердито уставился на меня.
– Джезус, – сказал я, выудив четверть доллара из кармана рубашки и вручая ему, – поди купи конфет в магазине, мимо которого мы проходили.
Он молча улыбнулся и бросился к двери.
Я подождал, пока на лестнице стихли его шаги.
– Именно так, Мофасс. Я должен был позволить Реймонду вышибить вам мозги. Должен был, но не смог, потому что вы – мое проклятие. Но не в этом дело. Видите ли, я кое-что потерял с того дня, когда мы впервые говорили о том злополучном письме. Я много потерял. У меня был верный друг. Теперь он ненавидит меня, потому что считает причастным к убийству его священника. И я не могу пойти к нему – в этой смерти действительно есть доля моей вины. Я потерял любимую женщину, потому что был недостаточно хорош для нее. Из-за меня погибло немало людей. И хотя именно вы убедили меня выгнать Поинсеттию, вина все равно лежит на мне.
Он прервал меня:
– Я не вижу, какое отношение все это имеет ко мне. Если хотите получить ключи от ваших домов – пожалуйста, они при мне.
– У меня появился хороший друг, Мофасс, но ваш приятель убил его. Не глядя ему в лицо. Застрелил через дверь.
– Чего вы хотите от меня, мистер Роулинз?
– У меня нет настоящих друзей. Есть только Джексон Блю, готовый продать меня за бутылку вина, да Крыса, ну, его вы знаете. И мальчишка-мексиканец, который едва говорит по-английски.
На лбу у Мофасса выступил пот. Наверное, ему казалось, я сошел с ума.
– Я хочу, чтобы вы продолжали со мной работать, Уильям. И стали моим другом.
Мофасс сжал сигару толстыми губами и задымил. Думаю, он и не подозревал, что глаза у него буквально вылезли из орбит. Настолько велико было его удивление.
– Конечно, – сказал он. – Вы мой самый лучший клиент, мистер Роулинз.
– Да, да, я вам верю.
Мы сидели, пристально глядя друг другу в глаза, до тех пор, пока не вернулся Джезус. Он принес три пакетика шоколадных медалей. Мы ели шоколад молча.
Улыбался один только Джезус.
На небосклоне остросюжетной детективной литературы в начале 90-х годов взошла новая звезда. Американский писатель Уолтер Мосли действительно был сразу же воспринят и широкой читающей публикой, и литературными критиками как выдающееся явление. Но если во Вселенной Литературы, как и в астрономии, имеются белые – ясные, красные – кровавые и даже голубые звезды, то Уолтер Мосли – в своем роде черная звезда.
Черная звезда в прямом, буквальном смысле слова. Мосли – черный американец, и он практически первый после Джеймса Болдуина из темнокожих писателей, кто получил столь широкую популярность в Соединенных Штатах, где все еще чутко прислушиваются к отголоскам былой проблемы расовой дискриминации. И вероятно, прежде, чем говорить о жизни и творчестве Уолтера Мосли, необходимо представить себе тот культурный контекст, в рамках которого существует субкультура афроамериканцев, находящая свое выражение в музыке и танце, в кино и литературе, в религии и политике.
Давно ушли в прошлое патриархальные нравы Америки середины прошлого века, когда марк-твеновский Геккльбери Финн увозил негра Джима на своем плоту по Миссисипи, спасая от преследователей, когда Уолт Уитмен написал свое пронзительное стихотворение о беглом чернокожем рабе, которого он приютил под крышей своего дома и накормил (...а винтовка стояла у моей ноги...), когда личная несвобода и бесправие подавляющего большинства черных американцев находились в центре яростной дискуссии белых "верхов", дискуссии, искры которой разожгли в конечном счете огонь Гражданской войны в США.
Читать дальше