Уолтер Мосли - Красная смерть

Но не для нас. Похоже, Поинсеттиа вот-вот окажется на улице, а мне придется любоваться утренним солнышком из-за тюремной решетки.

– Ваша машина здесь? – спросил Мофасс, когда я уселся рядом.

– Нет, я приехал на автобусе. – Убираться я всегда приезжал на автобусе, потому что мой "форд" был слишком шикарен для подсобного рабочего. – Ну, и куда бы нам заглянуть?

– Ведь это вы хотели поговорить со мной, мистер Роулинз.

– Что правда, то правда. Поехали-ка в мексиканский ресторан.

Он лихо развернул машину посредине улицы, и мы отправились в заведение Ребозо.

Мофасс хмурился и сосредоточенно сосал длинную черную сигару, а я смотрел в окно на Центральную авеню. Мелькали винные лавки, магазинчики одежды и даже ателье по ремонту телевизоров. На углу Центральной авеню и Девяносто девятой улицы группой сидели южане. Они оживленно болтали, ожидая, не подвернется ли какая-нибудь работенка. Такой уж у них был обычай: усаживаться где попало, пить вино из коричневых бумажных стаканчиков и играть в кости в ожидании, не понадобятся ли кому-нибудь их услуги. Иногда им везло, и они получали работу за два доллара. Тогда их дети могли рассчитывать на кусок мяса к ужину.

Наконец Мофасс привез меня в свой излюбленный мексиканский ресторан. Здесь подавали ломтики авокадо в соусе чили и наперченные кусочки мяса, завернутые в маисовые лепешки.

За все время пути мы не обмолвились ни словом. Остановившись у входа в ресторан, Мофасс вышел из машины и запер дверцу на ключ, а потом сделал то же самое с моей стороны. Он всегда сам запирал обе дверцы. Мофасс не доверял даже собственной матери. Пожалуй, именно поэтому из него получился отличный агент по недвижимости.

Мофасс устраивал меня тем, что приехал из Нового Орлеана, и, хотя мы говорили на одном языке, он не был близок с моими друзьями из Хьюстона, Галвестона и Лейк-Чарлза в Луизиане. А значит, я со своей тайной финансовой деятельностью был застрахован от каких-либо разоблачений.

Ресторан Ребозо представлял собой темную комнату с маленькой стойкой в глубине и с тремя отдельными кабинками по обеим сторонам. Возле стойки притулился автоматический проигрыватель, подсвеченный красным неоном, беспрерывно исторгавший рокот труб, вздохи аккордеонов и треньканье гитар. Если случалось, автомат молчал, Мофасс, входя, обязательно засовывал в него несколько монет и нажимал кнопки.

В первый раз я спросил его:

– Вам нравится такая музыка?

– Я ее не слышу. Просто приятно, когда вокруг легкий шум. Можно поговорить, не опасаясь посторонних ушей. – И он подмигнул, напомнив мне при этом сонную ящерицу-ядозуба.

Мофасс и я пристально смотрели друг на друга через стол. Между пальцами его левой руки, покоящейся на столе, торчала, как черная Пизанская башня, длинная сигара. Правую руку украшало золотое кольцо с ониксом, в центре которого сверкал крошечный бриллиантик.

Ох, как мне не хотелось обсуждать с Мофассом личные дела. Он собирал для меня квартирную плату, получал девять процентов и пятнадцать долларов за каждое выселение. На этом наши взаимоотношения заканчивались. И все же Мофасс был единственным человеком, с которым я мог посоветоваться.

– Сегодня получил письмо, – сказал я наконец.

Он взглянул на меня, терпеливо ожидая, что будет дальше, но я не мог продолжать. Я все еще был не готов. Мне казалось, что стоит упомянуть вслух о дурных новостях, как они сразу же станут реальностью.

– Что вы собираетесь делать с Поинсеттией? – спросил я для начала.

– Это вы о чем?

– Я говорю о квартирной плате.

– Дам ей под задницу, если не заплатит.

– Вы же знаете, она серьезно больна. После автомобильной катастрофы совсем зачахла.

– Я, что ли, должен платить за нее?

– Я готов платить за нее, Мофасс.

– Вот что, мистер Роулинз. Я собираю квартирную плату, и до тех пор, пока не вручу ее вам, она принадлежит мне. Если эта девушка проболтается другим жильцам, что я не беру с нее денег, те сразу же этим воспользуются.

– Она нездорова.

– У нее есть мать, сестра и этот парень Вилли, о котором она постоянно твердит. Пусть они за нее и заплатят. Мы занимаемся бизнесом, мистер Роулинз. Бизнес – жесткая вещь. Тверже алмаза.

– А если никто не станет за нее платить?

– Да вы через полгода забудете ее имя, мистер Роулинз. Будто и не было ее вовсе на свете.

Я не успел что-либо ответить, как к нам подошла юная мексиканка с густыми черными волосами и такими темными глазами, что, казалось, у них нет белков.