Энтони Бруно - Плохая кровь

– Отстань.

– Почему бы тебе не принять чертову пилюлю и не посидеть еще немного?

Гиббонс не ответил. Он захватил таблетки – так, на всякий случай. Но Тоцци заранее уверен, что лекарство у него с собой. Черт.

– Если до обеда ничего не увидим – снимаем пост. Идет?

– Не надо мне твоих чертовых поблажек.

Тоцци вновь уставился в газету, но Гиббонс знал, что ублюдок ухмыляется себе под нос. Скверно уже то, что он позволил Тоцци вести машину. И сам мог прекрасно вести, если бы захотел, – он же не калека. Проблема только в том, чтобы на перекрестке смотреть направо и налево. Иногда он забывал про шею и вертел головой, вместо того чтобы сворачивать плечи. Это было чертовски больно. Поэтому-то он и позволил Тоцци вести машину. А не потому, что сам не в состоянии. Просто требуется передышка, вот и все. Он опустил бинокль и взглянул на Тоцци. В его интересах это понять.

Через минуту Тоцци почувствовал, что на него смотрят.

– Почему ты смотришь на меня так?

– Как?

– Как сестра Тереза Игнатиус, моя училка в пятом классе, вот как.

Гиббонсу не понравилось сравнение с монахиней.

– Не понимаю, о чем ты.

– Ты ведь окрысился. Я тебе, что, руль захватал грязными руками?

– Заткнись. Читай свою газету.

Тоцци опустил глаза и перевернул страницу.

– Ладно. Я знаю, из-за чего ты страдаешь.

– Да неужели? Из-за чего же?

– Из-за Лоррейн.

– Иди ты... – Гиббонс попробовал повертеть плечами. Мячи сразу стали тяжелее.

– Я-то что – я могу и пойти. – Тоцци перевернул еще одну страницу. – Но ты – ты собачился с ней всю неделю, а теперь на мне хочешь отыграться. Впрочем, ладно. Валяй. Буду тебе мальчиком для битья. Я ведь понимаю.

Гиббонс чувствовал, как лицо его каменеет. Треснуть бы Тоцци биноклем по его длинному носу. Поганец. Конечно, он страдает из-за Лоррейн. Из-за чего же еще, как он думает? Тоцци слишком молод, вот в чем его беда. Он спит со всеми подряд и думает, что это любовь. Через десять – пятнадцать лет он не то запоет. И тогда он захочет иметь рядом порядочную женщину, а не какую-нибудь шлюху, женщину, с которой можно поговорить, которую можно вытерпеть больше десяти минут. Вот в чем его беда. Он не знает, что такое любить. Любить по-настоящему. Но ведь ему и не объяснишь. Он непробиваем. Вечно всему учится только на собственной шкуре. Паршивец.

Гиббонс испустил глубокий, утробный вздох, который закончился каким-то подвыванием.

– Ладно, поехали. Д'Урсо нет дома. Мы теряем время. Поехали отсюда.

Тоцци медленно покачал головой, не отрываясь от газеты.

– Кто же это талдычил без конца, что в засаде надо быть терпеливым? Спокойненько сидеть и ждать, покуда задницу не отсидишь? Всегда следовать плану, скучно тебе там или нет.

– Тут слишком тихо, – перебил его Гиббонс. – Если бы ты не зачитался так своей газетой, то понял бы это сам. Боже ты мой, мы же сидим тут с восьми часов, а единственное, что я углядел, – это паршивый пес, обмочивший лужайку Д'Урсо. Даже по соседству не видно ни души. Даже трусцой никто не бегает. Д'Урсо нету дома, поверь мне.

Тоцци поверх газеты взглянул на дом.

– Я вижу гараж на три машины, все двери закрыты. Кто тебе сказал, что «мерседес» Д'Урсо там не стоит? – Тоцци перевернул страницу и вновь уткнулся в газету. – Шорт-Хиллс – богатый квартал. Богачи не бегают по улицам трусцой. Они занимаются гимнастикой в клубах. Богач никогда не гуляет по своему району. Никогда не выходит на угол подышать свежим воздухом. Богачам не нравится, когда их видят около домов. Не спрашивай почему – просто они такие, и все. Что же касается пса – удивляюсь, как это его не пристрелили. Собачья моча – смерть для газона, особенно сучья. Единственное, что можно сделать, это вырезать весь кусок ножом для резки линолеума, заменить свежим дерном и надеяться, что приживется.

– Ты кончил, Тоцци? – Теперь Гиббонсу хотелось сломать ему нос каким-нибудь особо жестоким образом. Чертов умник.

– Я просто объясняю тебе, почему мы должны...

– Погоди-ка. Это еще что? – Гиббонс поднял бинокль и навел его на две фигуры, шагающие по дорожке за углом участка Д'Урсо. Две женщины, обе в джинсах и в шляпах. Да, в шляпах: китайских, с широкими полями. Глядя вниз с вершины холма, где они припарковались, Гиббонс не мог различить лиц. Лица скрывались под шляпами.

Он протянул бинокль Тоцци.

– По дорожке идут две японочки. Должно быть, из команды нянечек, что содержит жена Д'Урсо.

Тоцци поднял бинокль и посмотрел.

– Они не японки. Посмотри, как они идут. Это американская походка.