Энтони Бруно: Подпорченное яблоко

Среда, 23 ноября, 1.49 ночи

Гэри Петерсен провел пальцами по ребристой поверхности рулевого колеса, не отводя взгляда от лежавшего на полу перед пассажирским сиденьем сине-желтого детского ранца из дешевого материала. Вряд ли его хватит на весь учебный год. Во всяком случае, не его детям. Снаружи на ранце была дурацкая картинка с изображением Повара-монстра. Внутри лежало сто тридцать тысяч наличными. Касаясь руля, большой палец производил звук, напоминающий тихие удары тамтама.

Петерсен снова и снова повторял это движение, нарушая этим царящую вокруг тишину. Пожалуй, жена права, думал он.

У меня что-то не в порядке с головой.

Он снова взглянул на часы, хотя знал, что с тех пор, как он смотрел на них в последний раз, прошло всего несколько минут. Нужно же чем-то заполнить ожидание. Снаружи стоянка не была освещена. В предрассветные часы мимо станции обслуживания Винс-Ломбарди на шоссе, ведущем в Нью-Джерси, проезжало немного машин, особенно с той стороны, где парковались трейлеры. Восемнадцатиколесные грузовики, внутри которых спали их водители, стояли в два ряда вплотную друг к другу. У большинства из них были включены ходовые огни, чтобы кто-нибудь не наткнулся на них в темноте, — должно быть, этого требуют инструкции по страховке, подумал Петерсен. Да, здесь с ними вряд ли что-нибудь случится — на самой стоянке света вполне достаточно. Кроме того места у самого ее края, где росли рогозы в семь футов высотой и где он припарковал свою машину.

Петерсен поднял взгляд на проплывающие на фоне неба огни фар в том месте, где шоссе поднималось в гору. Они напоминали НЛО. В зеркало заднего обзора были видны очертания Манхэттена на другом берегу Гудзона. На верху Эмпайр-Стейт-Билдинг светились оранжевые и желтые огоньки, украсившие здание ко Дню благодарения. Петерсен снова взглянул на часы. Практически уже наступила среда. День благодарения будет завтра. В этом году они с женой собирались отметить его в доме ее родителей в Коннектикуте. Черт, он так надеялся на это, но когда работаешь под прикрытием, может случиться что угодно. Какой-нибудь мафиози позвонит утром в День благодарения и скажет, что ему надо встретиться с тобой прямо сейчас. И тут уж ничего не сделаешь. Никаких отговорок — должен идти.

Следовало бы включить в легенду больную мать или что-нибудь в этом роде, чтобы при необходимости можно было выкроить хоть какое-то время для себя, подумал он. При работе с Тони Беллзом это бы здорово пригодилось. Беллз — форменный сумасшедший. Звонит посреди ночи — встречаемся там-то через двадцать минут или через полчаса. Ни разу не назначил встречу днем. Настоящий вампир. С него станется позвонить прямо в День благодарения и назначить встречу ночью. Дерьмо. Петерсен не мог поступить так с женой. Достаточно и того, что ей придется одной везти детей к родителям, а затем еще и выслушивать весь этот бред ее отца, как в один прекрасный день она останется вдовой из-за того, чем занимается ее муженек. Он так и слышал голос старика: «В ФБР есть и канцелярская работа, правда ведь? Почему бы ему не перейти на такую работу?» Зануда. В следующий раз надо будет обязательно включить в легенду больную мать.

Петерсен снова окинул взглядом опустевшую стоянку. Где же этот чертов Беллз? Собирается он забирать деньги или нет?

Холодало. Петерсен завел мотор и, потянувшись, чтобы включить печку, поймал в зеркале заднего обзора свое отражение. Только глаза. Темные, недобрые глаза с густыми бровями им под стать. Удивительно. По матери он ирландец, по отцу — наполовину швед, наполовину немец, а выглядит как опереточный злодей. Не хватает только бороды. Все его родственники — светлоглазые блондины или рыжие. В крайнем случае — русые. Никто понятия не имел, как это он получился таким. Мать говорила, что, должно быть, пару поколений назад кто-то из семьи вышел замуж за темноволосого ирландца. Кто теперь узнает? Он знал только, что никогда не был похож ни на одного из Петерсенов, или Флиннов, или Шмидтов. Когда он работал под прикрытием, всегда изображал либо итальянца, либо грека. На этот раз он был греком. Тедди Катапулосом.

Он не отрывал взгляда от своих глаз в зеркале, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, изучая свое лицо. Что-то было не так. Вид у него не то испуганный, не то усталый.