Ричард Пратер - Верняк

– О'кей! Итак, мы начинаем с надеждой на успех. И у меня очень хорошее предчувствие, миссис Уилфер, в отношении вашего мужа, вашей нефтяной скважины и всего остального, миссис Уилфер. Очень хорошее предчувствие... О'кей?

– Это правда? Правда?

– Да, конечно. Я уже давно занимаюсь своим ремеслом, а в процессе всех этих бесконечных расследований у человека развивается... как бы выразиться... ну, ощущение предвидения, что ли. Наше с вами дело будет иметь благоприятный исход. Даю слово. Право, я думаю, вам пора перестать волноваться. О'кей?

– О Боже мой! – закричала она.

– Что? – спросил я. – В чем дело?

– О Господи! Благодарю вас!

И она начала так кричать и плакать, что чуть не отдала концы на моих глазах. Мне захотелось дать ей пинка под костлявый зад и вышвырнуть из конторы. Но я сказал:

– Христа ради, замолчите! Что, собственно, с вами происходит? Прекратите этот чертов вой! Ну!

Я встал и хлопнул ее по плечу. Надо сказать, плечо действительно было очень костистым. Как я и подозревал.

– Ну, ну, успокойтесь, успокойтесь.

Через некоторое время, не переставая шмыгать носом, она сказала:

– О, благодарю вас, благодарю.

– Ради Бога, не благодарите меня. Не смейте этого делать.

– Спасибо, – сказала она.

И тут же выбежала за дверь и исчезла. Из моей конторы. Но я знал, что не из жизни.

Я плюхнулся в свое вертящееся кресло. Не упал в него, а именно плюхнулся. И просидел так, тряся головой, в течение, как мне показалось, долгого времени. Хотя и знал, что не смогу много из нее вытрясти. Мне надо было выйти, расшевелить себя, найти этого кретина из кретинов Джиппи.

И сделать это быстро, без всяких заминок. Если я быстро не найду этого малого, если я не найду его чертовски быстро, мир развалится на куски. Конечно, не весь мир, а только та его часть, которая принадлежит Одри.

«Вероятно, парень сейчас правит к дому, – сказал я себе. – А еще лучше, уже обнюхивает горшок бобов у себя в печи и недоумевает, где его гулящая жена. Не нашла ли она кого-нибудь другого? Не изменила ли ему? Не увязла ли в болоте?»

Но всамделишный Джиппи не задавался подобными вопросами. Его не было дома. Но он и не был мертв. Он был на три четверти жив, а это для него было почти нормальным состоянием. Джиппи страдал от похмелья, и его настроение находилось на отметке «одно деление до нуля», то есть на той отметке, когда запутавшиеся в жизни идиоты прыгают с утесов, бросаются под автобус или вышибают себе мозги. Или просто умирают.

Физически же он был в привычном ему «местечке за углом», которое называлось «Коктейль-холл» – об этом свидетельствовала неоновая вывеска из двенадцати стеклянных букв, в которых почти не осталось неона. Одри только мимоходом упомянула об этом баре, когда я записывал адрес с ее слов. «Коктейль-холл», Шестая улица, недалеко от «Хоупа». Я пошел туда из-за того, что у меня было предчувствие или предвидение – называйте это как хотите.

Как бы то ни было – поиски Джиппи заняли у меня меньше часа.

Это был маленький обшарпанный бар, и Джиппи, если можно так выразиться, был маленький обшарпанный человечек.

Конечно, он предстал передо мной не в лучшем своем виде, когда я его там обнаружил. «Нефтяной магнат» не брился по крайней мере в течение целого дня, а возможно, и двух. Скомканный темный галстук, жеваный, морщинистый, некогда белый воротничок... Воротничок был не застегнут, и один конец его задрался к заросшему щетиной подбородку.

Я вошел в бар, остановился на несколько секунд, чтобы дать глазам привыкнуть к тусклому освещению, почувствовал, что мои ноздри защипало от запаха спирта в смеси с пивом, и удивился, что запахи выпивки остались, тогда как поглощавшие эту адскую смесь уже испарились... Потом я прошел вдоль стойки, оглядывая помещение. Когда я заметил какого-то человека в дальнем углу кабинки, до меня в первый раз дошло, что я ни разу не спросил Одри, как выглядит ее муж, и даже не попросил его фотографию. Было какое-то подсознательное чувство, что узнаю Джиппи, как только его увижу.

Так оно и случилось.

Сначала я подумал, что он спит. Напился до бесчувствия и спит. Но... он бодрствовал. Во всяком случае, хотя он и валялся в углу кабины, головой к стене, глаза его были открыты. Правда, смотрел он невидящим взором. По крайней мере, бара он не видел.

На нем был темно-коричневый костюм, некогда, вероятно, приличный, до того как его пожевал дракон, или, я уже не знаю, что там с ним случилось. Я подумал, что он весит не более ста тридцати фунтов, и рост у него был, должно быть, пять футов шесть или семь дюймов, что-то около того. Он был не таким высоким, как Одри.