Ричард Пратер - Верняк

– Кстати, в обладании гаремом масса достоинств. Не знали? Как говорят у вас в Америке, все портится, но не это.

Я согласно кивнул. Ибо мне было нечего возразить. Да и любому холостяку, думается, тоже. Шейх Файзули пружинисто выпрямился, вскинул голову и взглянул мне в глаза пылающим взором.

– Я выполнил безнравственную обязанность раскрыть вам определенные стороны жизни султана. Нет смысла повторять, что я говорил о самом сокровенном и что я снова прошу вас строжайше блюсти тайну. Ничего из сказанного мною не должно коснуться чужого слуха. Иначе...

– Не говорите мне больше этого «иначе»! Что за фокус: сначала все рассказать, потом предупредить. Нет, ни слова больше. Но, ладно, о'кей, Шейх. Никаких дел на сегодня.

– Прекрасно. Пойдемте в палату. Теперь мы можем наконец присоединиться к нашим друзьям.

Он вздохнул.

– Я принял меры, чтобы ничего из того, о чем мы с вами сегодня говорили, не просочилось дальше. Я лично переговорил с высшими чинами в полиции, с другими официальными лицами. Баннерс и двое его подручных в тюрьме. Трапмэн здесь, под стражей. Вы... Вы – единственный, кто посвящен во все тонкости.

– Исключая Девина Моррейна, – уточнил я небрежно, когда мы возвращались в палату.

– Конечно, – ответил Шейх Файзули. – Он всему причина.

Торжество продолжало журчать шампанским. Но мне отчего-то стало не по себе. Что-то меня беспокоило. По-настоящему беспокоило.

Шейх направился к Джиппи.

– Шейх, – сказал я, – есть кое-кто еще.

Он остановился, повернулся:

– Кто?

– Есть... О, право же, мне неприятно об этом говорить. Прошу вас, вернемтесь в холл.

И там я рассказал ему:

– Видите ли, Шейх, в багажнике моей машины...

Когда я наконец закончил рассказ, то с удивлением обнаружил, что на Файзули моя новость не произвела ожидаемого впечатления.

– После встречи с вами, – промолвил Шейх, – этот малый ни с кем не будет разговаривать. Уверен. Не могли бы вы одолжить мне ключи от вашей машины? На некоторое время. Будьте так любезны.

Нечасто Шейх баловал меня подобными «не могли бы вы» и «будьте так любезны».

Возможно, что и других тоже. Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь употреблял такие слова. Но если и не употреблял, ему все равно трудно было в чем-либо отказать. И я не отказал, но прежде спросил:

– Вы не собираетесь отрубить ему голову... или вырвать раскаленными щипцами язык... Ну, какие там у вас еще традиции?

– Не волнуйтесь, мы даже не дотронемся до него. Мы его выпустим, только и всего. Из вашего рассказа я понял, что вы слишком злоупотребили его терпением.

– Просто выпустите – и все? Скажете ему, что он свободен?

– Именно так. Свободен. Скажем: ступай. Ступай с миром – и никому ни слова. И больше ничего. Я неплохой человек. Как правило.

– О'кей. – И я отдал ему ключи от своего «кадиллака».

Потом огляделся по сторонам, увидел Сайнару, разговаривавшую с Одри, направился было к ней, но Файзули окликнул меня:

– Еще одна вещь. Я пренебрег этим. – Я повернулся и поглядел на него с любопытством. – Это ускользнуло из моей памяти, но, когда вспомнил, я распорядился исправить свою оплошность. Сейчас десять мешочков уже, наверное, доставлены к вам в отель «Спартанец».

– Что?

– Мешочков.

– О! Не золота ли?

– А почему бы и нет?

– Ах да, теперь я тоже вспомнил. Действительно, почему бы и нет? Все, что угодно, Шейх. Но почему... десять?

– Шесть, как мы договаривались, по одному за каждую из женщин, а остальные... ну, просто моя прихоть. Вы обижены?

– Не настолько, чтобы обращать на это внимание.

– В должное время, но, надеюсь, скоро, вы посетите меня и проведете у меня несколько дней. В моем дворце, который, как вам известно, и есть мой дом. – Он снова громко щелкнул пальцами. – Мы сможем полюбоваться этими прекрасными нефтяными скважинами.

– Да, звучит заманчиво. Надеюсь, я смогу это выдержать.

Мы попрощались. Шейх направился к Джиппи и Одри, а я подошел к Хариму Бабуллаху. Мы подали друг другу руки.

– Не думаю, что все это было развлечением, но милостью Аллаха дело увенчалось успехом. Да пребудет с вами удача... или как там у вас принято выражаться? Возможно, мы еще встретимся во дворце, Бабу.

Он произвел движение губами, что я посчитал улыбкой.

– Бабу, – сказал он, нежно держа мою руку в своей огромной, но мягкой лапе.

Потом он и Шейх удалились, надо полагать, в свой Кардизазан.

Дев Моррейн окончательно исчез из поля зрения, поддерживаемый своими музыкально щебечущими прелестницами.