Владимир Блецко - Лишние части

– Ты психолог какой-то? Да, была у меня проблема, вечно на правую руку беды сыпались. Да и вообще всё как-то… Ерунда всё это, до свадьбы заживёт, – он попытался улыбнуться, понимая, что помощь уже близка.

– Я помогу. Видишь ли, тебе кое-что мешает, – взяв бережно кисть повреждённой руки полицейского, я резким движением отсёк мизинец и безымянный на этой руке. Напоследок я сказал ему. – Теперь всё будет хорошо!

Полицейский кричал, когда я встал, сунул его отрезанные пальцы себе в карман и ушёл.

Начиная с пяти лет, насколько я помню, я, смотря на, практически, любого человека, видел странную картину – человек раздваивался у меня в глазах. Это было странное ощущение: стоящий передо мной был реален, но за спиной у него находился второй он, такой же, но другой. Второй образ всегда был привязан к первому бархатной блестящей чёрной линией, соединяясь во всех случаях совершенно в разных местах. Мне было непонятно почему. Мои родители, у которых почему-то не было привязанных темными нитями к ним образов, смеялись, когда я, ещё совсем малыш, бегал вокруг кого-нибудь и пытался схватить эту чёрную красивую нить или пощупать второй образ, у меня это не получалось, я плакал, раздражался и психовал по этой причине. Родители, когда я им рассказывал про второго дядю или тётю, мальчика или девочку за спинами знакомых или родных, говорили, что я гиперактивный ребёнок и выдумщик. Пару раз водили к врачу, который задавал много вопросов о вторых дядях и тётях, девочках и мальчиках, много других интересных вопросов обо всём на свете, из того, что я мог понимать, играл со мной в разные несложные игры и проводил тесты. По всем тестам и играм я в его глазах оказался обычным ребёнком, а по поводу моих видений образов он сказал родителям, что это возрастное, воображение, как если бы я придумал себе вымышленных друзей. Вскоре я научился не показывать никому, что что-то вижу, и моя жизнь потекла размеренно и спокойно для всех окружающих, но я всё-таки продолжал видеть «вторых людей», как я их называл в детстве. Ещё тогда мне было очень интересно разгадать загадку моего зрения.

Немного повзрослев, я стал называть «вторых людей» личными «попутчиками». Самих людей, реальных, которых попутчики сопровождали, я называл «хозяевами». Своего попутчика я не видел, видимо, его не было, или именно мне он не был нужен. Кстати, у некоторых людей попутчиков не было, это было очень странно. Я не понимал, почему не у всех они есть, но чувствовал, что именно в этом и заключена отгадка на мои вопросы.

Когда мне исполнилось пятнадцать, я заметил то, что не замечал раньше в поведении незримых для других людей попутчиков. Они постоянно противились действиям своих хозяев, как будто требовали чтобы, прежде чем совершать все эти действия, хозяева должны были сделать что-то ещё очень важное. Что именно важное должны были сделать хозяева попутчиков, я не мог понять, пока не случилось кое-что, открывшее мне глаза. Это была первая подсказка.

В один солнечный день, я сидел возле дороги, на бордюре и рисовал автомобили в виде комиксов. Рядом валялся скейтборд – мой любимый транспорт. Ещё в десять лет я начал рисовать, пытаясь передать на бумаге двойственность моего восприятия, постепенно увлёкся комиксами, стал рисовать всё подряд в мультяшном виде и искал свою линию, постепенно совершенствуя свои навыки, рисуя всё подряд в любое свободное время. Машины мне нравились, они были такими разными, одни со злыми выражениями «лиц», другие с весёлыми. Вообще, мне казалось, что все автомобили разные, даже одной модели и года, у каждого свой характер и настроение. Скорее всего, это было моё воспалённое воображение, но, тем не менее, нарисованные мной на бумаге, машины обретали личность и оживали.

Так вот, сижу я, рисую стоящий у обочины мерседес, кажущийся мне рыцарем, стоящим на страже покоя и мира людей. Он, мерседес, величественный, как древняя статуя, занимает всё моё воображение, и тут, отвлекшись на мгновение от своего занятия, наблюдаю необычную картину. Дорогу, прямо перед «моим» мерсом, переходит совсем юная девушка, примерно моего возраста. Слегка инфантильная на вид, задумчивая, погружённая в свои мысли. Её попутчица весела, радостно пританцовывая, летит за ней и даже как будто подталкивает её идти в этом направлении вперёд. Неожиданно, даже для меня, из-за мерса вылетает на большой скорости джип и сбивает эту девочку так, что она отлетает на тротуар, одной половиной лица проехав по асфальту, замирает и лежит неподвижно. На асфальте, там, где проехалось лицо девочки, блестит какое-то светлое пятно с ярким зёрнышком. Я понимаю, что это золотая серёжка девочки зацепилась во время скольжения потерпевшей по асфальту за какой-то бугорок и осталась там лежать вместе с оторванным ухом. Закричала какая-то женщина, проходящая мимо, но я смотрел на девочку и её попутчицу. Их бархатная нить разорвалась, и попутчица медленно вплывала в девочку, сливаясь с ней, пока полностью не исчезла. Под девочкой растекалась лужица крови, одна нога была вывернута. Из остановившегося джипа выскочил мужчина с белым лицом, замер на мгновение, потом сжал кулаки на секунду, побежал к пострадавшей, поднял аккуратно девочку, положил в машину на заднее сидение и улетел с места происшествия. Кричащая женщина, свидетельница наезда на девочку, стояла, как вкопанная, потом вытащила телефон, набрала номер и стала с кем-то беседовать. Бомжеватого вида прохожий с синим лицом, тоже свидетель наезда на девочку, оглядываясь по сторонам, не спеша подошёл к оторванному уху с серёжкой, наклонился, поднял данный оторванный предмет, сунул в карман и скрылся. Я сидел на бордюре, опешив от всех этих событий, держа в руке карандаш, а в другой листок с недорисованным мной автомобилем. Мне не было страшно, я просто завис от всего увиденного.