Константин Костин - Месть на возмездной основе

– Замечательная штука эта Инфосеть, – неожиданно проговорил Ковалев, отвлекаясь от монитора. – Чего тут только нет! Новости, книги… знаешь, что я сейчас читаю? Шерлока Холмса! Читал?

– Приходилось, – кивнул я.

– Какой же бред пишут! Разве частник может быть умнее государственного сыщика?

– Так у них там – капстрана, – заметил я. – Талантливые люди без влиятельных родственников не имеют шансов на карьерный рост.

– И то верно… – вздохнул майор. – А знаешь, гражданин бывший товарищ капитан Котов, я ведь рад, что ты ушел из милиции. Не ушел – сейчас был бы моим начальником. А так – я сам себе начальник! Я тут часто вспоминал про тебя…

– То-то я чуть не помер.

– А? – насторожился Ковалев.

– От икоты, – пояснил я.

– Лучше бы ты сам помер, а не проституток, прости Господи, убивал. Это хорошо, что чувство юмора у тебя осталось. А то ведь знаешь… статья тебе светит расстрельная. Но у нас – не капстрана. Советский Союз – правовое государство! Не могу я тебя без доказательств к стенке поставить… давай пойдем друг другу навстречу. Ты напишешь чистосердечное, и тем самым сэкономишь народные деньги на сверхурочные, экспертизы… и все вот это остальное дерьмо. Договорились?

– А если – нет? – усмехнулся я.

Милиционер, загадочно улыбнувшись, полез в ящик стола. Потом в другой. Третий, не находя то, что ему нужно…

– Вот! – торжественно изрек майор, демонстрируя обрезок резинового шланга. – Все предусмотрено! Ты, падла, через час сапоги мне лизать начнешь! Умолять будешь, чтоб я тебе дал чистуху написать!

Оскалившись, Ковалев попробовал шланг на изгиб. Хороший, упругий. Способен развязать язык похлеще крепкой чачи. Бьет больно, а следов не оставляет. Я сам был хорошо знаком с этим инструментом. Пользовался таким когда-то в поисках социальной справедливости.

Глупо было бы рассчитывать на понимание со стороны бывшего коллеги. Между нами всегда была любовь как между коммунистом и буржуазией. Уж он-то оторвется на мне по полной. Не знаю, сколько я выдержу, но и становиться к стенке за чужую мокруху я не собирался…

Восторженно прорычав, майор потряс шлангом, извивающимся, как червяк, брошенный в лужу. Кажется, день закончится еще хуже, чем начался. А если бывший коллега переусердствует – еще и раньше, чем планировалось.

И в этот момент зазвонил телефон.

– Это кто там не дает мне с врагами народа бороться… – недовольно проворчал милиционер. – Да? – небрежно бросил он в трубку.

Внезапно Ковалев вскочил и выпрямился, лихорадочно застегивая левой рукой верхнюю пуговицу. Лицо приобрело неестественное испуганное выражение, посиневшие губы задрожали…

– Есть, товарищ полковник! Так точно! – отрапортовал он. – Будет исполнено, товарищ полковник!

Бросив трубку на аппарат, милиционер упал на стул и раздраженно сплюнул в мусорную корзину. Смерив меня печальным взглядом, майор достал папиросу из картонки "Гвардейских" и чиркнул спичкой. Руки взволнованно тряслись. Сломав две спички, он прикурил только от третьей.

– Не повезло мне, Котов, – вздохнул Ковалев. – Не я тебе зеленкой лоб намажу… велено передать тебя товарищам из МГБ.

Мои брови удивленно взметнулись вверх. МГБ? На кой черт я им сдался? Можно сказать, до этого момента день складывался относительно удачно. Да, попытали бы, расстреляли бы. С кем не бывает? У меня такое постоянно случается. А вот товарищи из МГБ – это уже серьезно. И ничего хорошего оно не сулило.

Кончик носа зачесался еще сильнее, но удовлетворить потребность я не смог. Руки оставались закованными за спиной.

– Давай перо, – предложил я. – Напишу тебе чистуху…

– Не-не, – замотал головой Ковалев, поперхнувшись дымом. – На кой черт мне тепеть эта твоя чистуха сдалась? С тобой вообще не велено разговоры разговаривать!

– Сигарету, хотя бы, дай…

– Не положено!

Ждали мы недолго. Дверь распахнулась без стука и в кабинет вошли двое. Оба – выбриты до синевы, в одинаковые темно-серых костюмах, идеально отутюженных. Стрелки на брюках – что бритвы. Порезаться можно. Накрахмаленные воротники рубашек прямо слепили своей белизной, выдавая гостей из Москвы. Местные так не выделываются, чтобы не выделяться. А такого чекиста за километр видно.

Один, что постарше – худощавый. Высокий, с резкими, неприятными чертами лица, глубоко посаженными пронзительными глазами. Смотрел он ими, словно ощупывал. Я этот взгляд прямо кожей ощутил. И печенкой. Именно печень, обильно сдабриваемая алкоголем, подсказала, что ей сегодня достанется. И точно – не выпивки.