Нина Пушкова - Богиня победы

– Лет-то тебе сколько? – прищурилась няня.

– Двадцать два года. – Ника с надеждой смотрела на Марию Сергеевну, а та вдруг улыбнулась широко-широко, так, что глаза стали щелочками, утонув в гусиных лапках мелких морщинок.

– Ух, и повезло же тебе, победительница! Помню, помню, не в маразме еще. За все время, что я работаю, к нам приезжала только одна художница. С шефской поездкой, подарки привозила ребятишкам. Она нам тогда кучу своих рисунков пораздала, они до сих пор у всех наших дома висят. И тебя помню. У вас с ней прям любовь с первого взгляда получилась. Ты на нее как своими глазищами зелеными глянула – как выбрала! У нее аж слезы навернулись. Ушла, а ты от двери не отходила, никто оттащить не мог – все дежурила, дожидалась. И дождалась. А что, плохо тебе там, что ли?

– Плохо. Папа ушел из семьи, мама умерла…

– Понятно… А теперь-то что узнавать? Ты же уже выросла, взрослая. Зачем тебе?

– Я хочу понять, может быть, мои… ну, эти… – она запнулась, – биологические родители живы. Кто они? Почему оставили меня здесь?

– А вот родителей твоих я что-то не помню… – Мария Сергеевна задумалась. – Хотя погоди, погоди… Я вот что… Военного одного припомнила, он ночью приехал однажды. Точно! Машина у него была черная, с московскими номерами, и звездочки на кителе. Он в дом вбежал, а водитель на крылечке с его шинелью остался. Я дежурила тогда, за ним кинулась – куда ж к детям-то в ботинках, по намытому! А он за плечи меня схватил: «Тише, тише, не серчайте! Мне позарез нужно!» Так уговаривал, так упрашивал. Тоже в субботу приехал, как ты, когда начальства не было. Я и не устояла, пустила в спальню… Долго стоял у кроватки и на девочку свою спящую смотрел…

Глаза ее затуманились, будто она видела все, что сейчас оживало в памяти.

– Так это ты была… Только сейчас поняла…

Нику даже затрясло.

– А какой он был? Как выглядел? – дрожащим голосом произнесла она.

– Неразговорчивый был, но красивый очень, статный. Даже если б погонов на нем не было, сразу понятно – военный. Он нам тогда со сменщицей денег отвалил много, и было видно, что не жалко ему нисколько. Благодарил нас и все повторял, что, мол, обстоятельства разными могут быть, не все, мол, дети, оставленные здесь, сироты…

Сверху послышался какой-то шум, где-то хлопнула дверь, затопали невидимые ножки, детские голоса, как рассыпанное драже, эхом покатились по коридору.

Марья Сергеевна мигом вынырнула из воспоминаний и заторопилась:

– Ты вот что, давай пиши телефоны: мой и Светланы Петровны. Я-то все, что помнила, тебе рассказала, а моя память покрепче ее будет. Разве что, из какого роддома ты поступила, вспомнит. Ну все, беги-беги, пора мне.

Махнув Нике рукой, она заспешила к лестнице. Ника только и успела крикнуть «Спасибо!» в удаляющуюся белую спину.

Засунув записную книжку поглубже в сумку, она вышла на крыльцо. Глубоко вдохнула вечерний воздух, окинула прощальным взглядом унылый пейзаж и побрела на станцию.

Всю обратную дорогу Ника пыталась представить этого мужчину в военной форме. Живо нарисованный няней портрет начал сам собой укореняться в сознании. Во всяком случае, это была хоть какая-то ниточка в скрытую, стертую часть ее жизни.

Она все сильнее верила, что тот красавец офицер из рассказа Марии Сергеевны был ее отцом. Ей хотелось думать, что у него была какая-то особая работа, которая вынудила его расстаться с дочерью, а может быть, и со всей семьей. В ее воображении он был то таинственным разведчиком, брошенным в тыл врага, то космонавтом, выполняющим какую-то беспримерную миссию. Кем бы она его ни представляла, в ее фантазиях отец неизменно оказывался супергероем, спасающим мир. Но кем он был на самом деле? И кто была ее мать?

Ответов на эти вопросы поездка не дала…

В понедельник Ника вышла из метро на станции «Площадь Дзержинского», в 1990-м ее переименовали в «Лубянку». Ноги сами вели ее к зданию, про которое ходили мрачные легенды, – к Комитету государственной безопасности. Сейчас эта служба называлась как-то иначе, но в сознании девушки отпечатались именно эти три буквы – КГБ. Удивляясь собственной смелости, она уверенной походкой вошла в один из подъездов, небрежно поздоровалась с дежурным, толкнула турникет и ступила на лестницу.

По преданию, когда-то так же вошел в это здание Вольф Мессинг – протянул дежурному автобусный билет и беспрепятственно попал внутрь. Впрочем, Мессинг это сделал не просто так: он хотел доказать Берии, что влияние одного сознания на другое – это не выдумка, а неизученная реальность.