Временами Нику охватывала паника: «Как я буду одна? Кто мне поможет? Как жить дальше? Почему устранился отец? И действительно, кто он мне? Он ведь даже не захотел поговорить… Ушел, сбежал, как сказала Наталья. Он так и от мамы сбежал. А она не смогла дальше жить…» – горько размышляла она.
И еще вспоминалось: «Ты бы хоть съездила в свой детский дом!» Фраза, брошенная с упреком и вызовом, не выходила из головы.
И она решилась: взяла билет на электричку и отправилась в то самое Пушкино, где, по словам Натальи, скрывалась ее тайна.
Ника ехала часа полтора, глядя в немытое окно электрички. Двери за ее спиной лязгнули, и поезд с грохотом умчался дальше. Поначалу ее оглушила тишина. Редкие пассажиры, волоча за собой тележки, подпрыгивающие на ухабах кривого асфальта, разошлись, и она осталась одна на пустой платформе провинциального подмосковного городка. Вокруг было уныло и пусто, только у облупленного здания вокзала копошилась какая-то жизнь.
Здесь, у скучающей продавщицы пирожков и пончиков, Ника узнала, что в городе два детских дома, и оба на окраине. Один – Дом малютки, для совсем крошек; второй – для детей постарше, совмещенный со школой. Школу Ника тут же отбросила, быстро сообразив, что ехать надо в Дом малютки.
Серое двухэтажное здание напоминало картонную коробку из-под обуви, лежащую на боку. Над козырьком красовался огромный цветной портрет Ельцина с цитатой: «Все лучшее – детям». Однако то «лучшее», что им предназначалось, вызвало у Ники сильное сомнение. Щербатое бетонное крыльцо, косо прилепленное к серому зданию, перед входом – детская площадка, буйно заросшая жухлыми сорняками. Рядом с зелеными качельками огромным ящиком громоздилась песочница. Краска на деревянных бортиках давно облезла от дождя и снега, на дне, едва покрытом грязноватой смесью, одиноко валялось забытое красное ведерко.
Во дворе и в здании было тихо. Наверное, Ника попала на время тихого часа.
Она потянула на себя тяжелую дверь и осторожно вошла в вестибюль. Пахло тушеной капустой, хлебом, чем-то еще – непонятным, но странно знакомым. Нику никто не остановил. Она шла по гулкому коридору, стараясь ступать потише, и разглядывала таблички на дверях – здесь их было предостаточно. В конце коридора она наконец наткнулась на то, что искала. «Директор» – гласила надпись на стеклянной табличке, прикрученной к черному дерматину.
Но кабинет оказался закрытым.
– Девушка, вы что тут делаете? – раздался за спиной женский голос.
Ника, вздрогнув, обернулась. Перед ней стояла пожилая женщина в белом халате.
– Як вашему директору приехала из Москвы. Он сегодня будет?
– Во-первых, не он, а она, а во-вторых, по субботам Светлана Петровна не работает. Тебе она зачем?
Ника замялась, раздумывая: признаться, рассказать о своей проблеме сразу или сначала попытаться что-то разузнать? Она посмотрела на женщину. Внешний вид располагал к откровенности: простое, открытое лицо, глаза из-под косынки смотрели участливо.
– Простите, а как вас как зовут?
– Мария Сергеевна. Я здесь работаю няней.
При слове «няня» Ника сразу же расслабилась: она тут же вспомнила свою добрую, милую Кеану, которую нежно любила, поэтому другие няни, в представлении Ники, непременно должны были быть похожими на Кеану.
– Мария Сергеевна, знаете, тут такое деликатное дело… Я… я знаю, что я из вашего детского дома. Но от меня это скрывали… Главное, что я ничего даже не помню о своем детстве. Я вот вошла во двор и подумала: если я здесь была ребенком, то должно же что-то екнуть, хоть какая-то картинка должна же всплыть в памяти? А картинок никаких нет, только запах вот очень знакомый. И деревяшка на песочнице…
– Да мы здесь совсем недавно. До этого в другом здании жили, но оно сгорело, проводка у нас была совсем негодная – дом, как свечка, вспыхнул. Хорошо хоть детей успели вывести, все уцелели. Бог нас уберег. А запах… запах что, это еда. Казенная еда везде одинаково пахнет. А чего ты ищешь-то? Если документы, так они сгорели. Теперь я самый главный документ и есть. Я ведь больше тридцати лет с детьми, всех помню, и побольше, чем Светлана Петровна.
– Мария Сергеевна, миленькая, а вдруг вы меня вспомните? Я хочу узнать, кто мои родители, почему я оказалась в детском доме?
– А как тебя зовут?
– Меня звали Нина, мне так сестра сказала, но это, как я понимаю, по вашим документам, – заторопилась девушка. – Все меня зовут Ника, потому что мама так назвала. Она свято верит, что имя определяет судьбу, а Ника по-гречески означает «победительница». У них даже была богиня победы – Ника. Мама говорит, что вибрации, заключенные в имени, выстраивают характер человека, а характер – это и есть судьба. У меня даже в паспорте записано: Ника Никитина. А мама – Лена Никитина. Она художница! – вдруг добавила Ника, выдохнув.
Читать дальше