Григорий Шепелев - Улус Джучи

– Ловишь рыбу? – переспросила она задумчиво, тронув воду ногой, – а я бы хотела позагорать там, на островке. Там такой песочек! Специально так рано встала. Я слышала, утром самый красивый загар получается.

– И для этого ты протопала целых три километра через луга? – удивился я, – могла бы позагорать где-нибудь поближе! Какая разница, где валяться на солнышке?

– Да, конечно, но мне хотелось бы поваляться на островке, – упрямилась Ариана, – тебе ведь было не лень плыть против течения целых пять километров! Какая разница, где рыбачить?

Я промолчал, так как поплавок на одной из удочек шевельнулся. Потом он вдруг погрузился, и я подсёк. Леска натянулась, но рыба – а это была, по всей видимости, большая рыба, мгновенно сошла с крючка.

– Пожалуйста, переправь меня поскорее на островок, – продолжила Ариана, – мне бы хотелось позагорать на утреннем солнышке, а оно очень скоро станет уже дневным!

– Ты можешь прекрасно доплыть сама, – сердито ответил я, насаживая червя на крючок, – ведь ты, когда сюда шла, не знала о том, что здесь буду я.

– В омуте – русалки! – стала сердиться и Ариана, – я их боюсь! Я о них не думала, когда шла.

– Но омут – за островком. С этой стороны – перекат. Ты вообще можешь вброд его перейти! Он в самом глубоком месте будет тебе по грудь.

– А мой сарафан? Он вымокнет! Гошка, ну возьми лодку и переправь меня на Бырок!

– Отстань, – сказал я довольно резко. Мне сейчас было не до нытья Арианы. Меня трясло от досады из-за того, что рыба сошла. Вновь закинув удочку, я уселся и стал смотреть на шарики поплавков. Но всё-таки краем глаза я наблюдал и за Арианой. Она сняла сарафанчик, и, аккуратно повесив его на куст, в зелёном купальнике вошла в воду среди кувшинок.

– Вода холодная! – вдруг опять услышал я её визг, – меня засосало в ил! Гошка, ну будь другом, приплыви в лодке!

– Я приплыву, чтоб стукнуть тебя по башке веслом! – пригрозил я ей, – ты что мне пугаешь рыбу? Даром я, что ли, так рано встал?

Она замолчала и начала преодолевать перекат сама. Не всё вышло так, как я прогнозировал – метров пять ей проплыть пришлось. Но это было не страшно, плавать она умела. Рискуя выглядеть дураком в финале рассказа, могу добавить, что плавала Ариана ни чуть не хуже, чем морской котик или тюлень, а ныряла глубже, чем все мальчишки в деревне.

Тут у меня шевельнулись одновременно два поплавка. Но я подсекать не стал – мне не показалось, что это были поклёвки. Около островка, уже выходя из воды, Ариана ойкнула. Видимо, наступила на острый камешек. А когда она заглянула в лодку, её обида сразу прошла.

– Ой, Гошка! – заголосила она, выхватывая из лодки спиннинг, – а где ты взял такую блесну? Она – как живая рыбка!

– Дед мне её отдал, – сказал я, – пять лет я её у него выпрашивал.

– Обалдеть! Пять лет! Но ты знаешь, я двенадцатилетнему мальчику тоже бы не дала такую блесну. Большие мальчишки её могли у тебя отнять. Твой дедушка, очевидно, сам её делал?

– Сам.

Власть налюбовавшись блесной и положив спиннинг, мокрая Ариана взошла на берег повыше и улеглась животом на тёплый песок. Она оказалась вне поля моего зрения. Я сидел к ней спиной и щурился на поверхность реки, сияющую под солнцем.

– А если ты за корягу её зацепишь? – спросила вдруг Ариана, – что тогда будет?

– Тогда я за ней нырну.

– Ну, это ты сможешь. А вдруг огромная щука оборвёт леску и вместе с этой блесной уплывёт? Что ты тогда сделаешь?

– Я не знаю. Надеюсь, этого никогда не случится. Могу сказать, что эта блесна для меня дороже всего на свете.

Я не кривил душой. Второго такого заядлого рыбака, как я, искать на Земле было бесполезно. Жёлтая чешуйчатая блесна с синими глазами и красным хвостиком, выкованная дедом, всех изумляла. А некоторых сводила с ума. Алёшка Блинов, к примеру, мне предлагал за неё мопед. Да, десятилетний чешский мопед после капремонта. Я отказался. Но Ариану мои слова потрясли.

– Блесна для тебя дороже всего на свете? – переспросила она за моей спиной и зашевелилась, – железка с хвостиком для тебя дороже всего на свете? Да как такое возможно?

– Ну, как-то так, – сказал я, жалея, что дал себя затянуть в этот разговор, – а что для тебя дороже всего на свете?

– Мечта, – сказала она, даже не задумавшись, – больше всего на свете боюсь потерять мечту.

– То есть, воплотить?

– Да, да. Воплотить.

– Это очень странно, – заметил я, поднимая удочку, чтобы сделать перезаброс, – неужели думать, к примеру, о миллионе долларов интереснее, чем его получить?