Иван Козлов - Болевой синдром

— Что? — раздался рядом чей-то вопрос. — Я вам ничего не сделала.

Чехотный огляделся. Он стоял в проходе троллейбуса, вокруг толпились пассажиры. Кажется, он настолько задумался, что последнюю фразу сказал вслух, и ее приняла в свой адрес дамочка с сумкой. Сумка чем-то тяжелым и острым уперлась в колено Чехотному, он развернулся, и дамочка тут же среагировала:

— На такси надо ездить.

Чехотный вышел на две остановки раньше.

Ему надо было настроиться на разговор, хотя он в общем-то не предвещал ничего интересного.

— Валентина Сидоровна, при вас Макаров часто с женой ругался?

— Дак а как же! — Волчкова, щупленькая, но вся живая, вся в движении старушенция, даже руками развела. — Все время. Этот-то ее, Олег, если что не по нему, как глазами зыркнет, как плечами поведет… Он сейчас тихенький стал, после госпиталя, а до этого прямо бандитом был! Гонял племянницу…

— С топором за ней бегал, что ли?

— Ну что ты, Бог с тобой! Нет, он руку на нее не поднимал, но я ж говорю: как зыркнет! Ну до того суровый мужик. Я вообще не знаю, как она с ним пятнадцать лет прожила.

— И не собиралась разводиться?

— А зачем же? Машина, дача, квартира хорошая. Да, они не ладили, но он же все в отъезде и отъезде, а ей одной разве плохо жилось? На ту же дачу уедет, и никто ее не видит, чем она занимается, с кем.

«Так, — подумал Чехотный, — „с кем“. Что-то знает старушенция. Надо вопросик подкинуть».

Но Волчкову трудно было остановить.

— Вот за дачу хочу сказать. Я считаю, нечестные у нас законы. Я единственная наследница Тамары, и мне что-то должно после смерти отойти. Дачу бы дали.

— Вы не наследница, — сказал Чехотный.

— Ну, пусть это по-другому называется, все равно единственная родственница. Если с Олегом что случится, кому все отойдет?

— Поговорите с ним, пусть завещание на ваше имя напишет. У вас ведь тоже никого нет? А вы — на его имя напишете.

— Да? Обойдется. — Она обиженно поджала губы. — И не надо меня хоронить.

— Давайте и Макарова хоронить не будем, Валентина Сидоровна. Я вижу, вы с ним в неважных отношениях, да?

— Чужой — он и есть чужой.

— Он отдал вам все вещи Тамары Алексеевны…

— Да. А дачу? Собирается продавать, будто у него денег нет. Отдал бы мне. Чужой.

— Странно, — сказал Чехотный. — Ушел человек на пенсию, масса свободного времени у него появилась, ковырялся бы в земле… Почему, интересно, он так спешит от дачи избавиться?

— Так догадывается же, наверное. Тамара-то там, на даче, в последнее время с Лехой хозяйничала.

— Леха — это кто?

Волчкова поняла, что сказала лишнее, задергала головой:

— Да никто. Это у меня чего-то с языка сорвалось.

Чехотный, насколько смог, принял суровой вид:

— Утаиваем, значит, информацию от следствия? Это нехорошо, гражданка.

Официальный язык Волчкову напугал:

— Ладно, ты только не говори никому, хорошо?

Чехотный чуть было не улыбнулся при этом, но все же сдержался:

— Хорошо.

— У них-то дача, считай, брошенная. Никто на ней не возится. Вот я и выпросила пару грядок: зелень посадить да редис. Макаровы, правда, не жадные были, приезжай, говорят, когда хочешь, и сажай что душе угодно. Ну я «когда хочешь» и поехала. Перед этими майскими. Им позвонила — Олег на войне, Тамары дома не было, — села на электричку, потом на автобус и заявляюсь туда. А они оба пьяненькие и в обнимочку, Тамара и Леха этот. Она мне: «Тетя, ты только Олегу не говори». А с какой стати мне Олегу докладывать?

— И кто он, Леха? Как выглядит, где работает?

— Я его тогда первый и последний раз видела. Ни он мне не нужен, ни я ему. А выглядит… В куртке был, в пятнистой, военной, как у Олега; пониже и помоложе его, кажется. И машина у него… Похожая на такую, которая за Олегом со службы приезжает, зеленая, только не наша, и светленькая. Я грядки вскопала, и он меня на ней до города довез.

— Как довез? Вы же говорите, что он пьяным был. Или не был?

— Был. Не то, чтоб на ногах не держался, конечно, но пахло от него здорово. Я еще спросила, как же он не боится за руль садиться, на трассе же милиции полно, а он говорит: «Меня никто не задержит». И правда, он гаишникам рукой махал, они ему… Нормально доехали.

Больше ничего интересного Волчкова не сообщила.

Сотрудника ГАИ по имени Леха, сорокалетнего обладателя белого джипа, среднего роста, выявить не удалось.

В Калугу поезд прибывал в пять утра.

Олегу не спалось. Он ехал к Лесе, но, как это ни странно, думал сейчас совсем о другом. Лесю он, можно сказать, почти не знал, не мог четко вспомнить даже лицо. Видел мимолетно, а прошло шесть лет.