Джеймс Чейз - Бей побольнее

— Вон там впереди Клэм-Эли.

— Ты так думаешь? Ты явно лучше меня знаешь эти места, — признался я, вылезая из машины. Билл вышел вместе со мной.

— Я не останусь здесь, Дирк. Вон тот дом перед нами и есть номер 10.

Клэм-Эли было худшее из мест, которые я когда-либо видел. Там было всего четыре пятиэтажных здания. Все окна с выбитыми стеклами.

Дверь дома номер 10 держалась на одной петле, покосилась и покачивалась. Я шагнул в грязный вонючий подъезд; Билл следовал за мной.

— Ну и местечко! — воскликнул я. — Вряд ли кто-нибудь обитает в этой помойной яме. Эл сказал, что он живет на верхнем этаже.

— Осторожнее, Дирк. Ступени совсем прогнили, не сломай ногу.

Я стал подниматься по ступеням, которые скрипели при каждом шаге. Дверь в первую квартиру была открыта, там было пусто и грязно. Я поднялся на второй этаж — и опять пустая квартира. Если кто-либо здесь и жил, то это было давно. Наконец мы с Биллом взобрались на последний этаж. Вонь была такой, что рвота подступала к горлу. Дверь в квартиру оказалась закрытой. Единственная закрытая дверь в этом проклятом доме. Я стал стучать в нее, но ответа не последовало. Постучал еще раз — и опять молчание. Нажал на дверную ручку, и дверь со скрипом открылась. Я осторожно вошел в комнату, а Билл остался снаружи, глядя через открытую дверь. Мне приходилось бывать в негритянских трущобах в Западном Майами, но ничего подобного я не видел. В комнате стояли упаковочный ящик, служивший столом, два стула и кровать. Кругом валялись гниющие остатки недоеденной пищи, разбросанные газеты и прочий мусор. Это был апофеоз мерзости и запустения. На кровати лежал человек. Он растянулся на простыне, которую не стирали годами. И человек, и кровать отлично вписывались в атмосферу этой отвратительной комнаты.

Я подошел к кровати и взглянул на лежавшего. На нем были грязные, залатанные джинсы. Худой, как скелет. Спутанные черные волосы доходили до плеч, борода закрывала половину лица, на вид ему можно было дать лет тридцать пять. Пахло от него, словно он не мылся месяцами. Похоже было, что он спал.

До него противно было дотрагиваться, но я взял его за руку и сильно встряхнул.

— Эй, Чак! — рявкнул я «полицейским» голосом. — Просыпайся!

Его глаза открылись, он посмотрел на меня и свесил на пол тощие ноги.

— Кто ты такой, черт тебя дери? — спросил он требовательно и хрипло, сев на кровати.

— Я тот, у кого есть деньги и кто хочет их потратить, — сказал я, отступая в сторону. — Мне нужна информация. — Я достал бумажник, вынул два банкнота по сто долларов и повертел перед его носом.

— Тебя это интересует?

Он, как завороженный, следил за моей рукой, как будто перед ним находилось все золото Форт-Нокса. Подняв грязную руку, он погрузил ее в свои спутанные волосы.

Я отскочил назад. У меня не было желания собирать его вшей.

— Бог ты мой, мне нужны деньги! — пробормотал он.

— А мне информация, Чак. Может быть, мы поладим?

— Какая информация?

— Ты в порядке? По твоему виду этого не скажешь. Ты можешь собраться с мыслями?

Он некоторое время неподвижно смотрел перед собой. Было видно, что пытается прийти в себя. Затем наконец он поднял на меня глаза и кивнул.

— Я заспался. А что мне еще остается делать? Когда я сплю, то надеюсь больше не проснуться, но каждый раз просыпаюсь снова и снова вижу себя в этой чертовой дыре. Если бы у меня было больше решимости, я бы давно утопился. Через неделю сюда придут и снесут эту крысиную нору. А куда я денусь? Я дошел до точки, но еще существую.

— Чак, мне нужно от тебя кое-что узнать, и за это ты получишь двести долларов.

Он окинул меня взглядом:

— Что вы хотите узнать? Вы не коп?

— Нет. Я ищу Терри Зейглера.

Он сидел, теребя копну своих ужасных волос, и продолжал разглядывать меня.

— А зачем вам это? — наконец спросил он.

— Это тебя не касается, Чак. Я предлагаю тебе двести долларов, а ты мне должен рассказать все, что тебе известно о Терри Зейглере, и сказать, где его искать.

Он скорчил гримасу:

— А не обманете? Предположим, я скажу вам, а вы плюнете мне в лицо и уйдете со своими деньгами.

Я положил сто долларов в его руку:

— Вот тебе для начала. Рассказывай!

Он некоторое время любовался купюрой и приговаривал:

— Бог ты мой! Как она мне нужна. Если бы вы только знали. Я ведь не ел целых три дня.

— Начинай рассказывать о Зейглере, кончай причитать, — рявкнул я. — Запах в твоей берлоге сведет меня с ума.

Чак наконец начал свой рассказ, а я сел на упаковочный ящик и стал слушать.