Джеймс Чейз - Перстень Борджиа (сборник)

– Его нет! Он сам поджег свою комнату. Я ничего не мог сделать! Этот чертов дом вспыхнул как порох.

– Его нет? – прорычал Хэнк. – То есть ты позволил ему удрать?

– Нет! Он мертв! Я пытался открыть дверь. Он там кричал… он мертв!

Хэнк отвесил Джою крупную затрещину.

– Так ты спал, сукин ты сын!

Джой сжался в комок.

– Наверное, я задремал. Я пытался выпустить его, но дверь уже горела. – Джой дрожал мелкой дрожью. – Это не моя вина, Хэнк. Клянусь, я ни в чем не виноват. Этот подонок сам устроил пожар.

Хэнк ответил убийственным взглядом.

– Считай, что тебе не повезло, Джой, – процедил он. – Солли больше не нуждается в твоих услугах. Собирай манатки да побыстрее выкатывайся из города.

Отшвырнув от себя Джоя, Хэнк еще побродил вокруг пожарища. Один из негров, проживавших в Дикон-Билдинге, сказал ему, что погибло десять человек, все с верхнего и четвертого этажей. Хэнк покачал головой. Солли это не понравится. И он зашагал к ночному клубу, чтобы оттуда позвонить Марксу.

Мулатка танцевала с гибким молодым негром. Едва Хэнк вошел в клуб, негр отскочил от мулатки, словно от раскаленного куска железа, и метнулся к запасному выходу. Все завсегдатаи клуба знали, что даже взгляд на девушку Хэнка чреват серьезными неприятностями.

Хэнк сердито зыркнул на мулатку и закрылся в телефонной будке. Позвонил Марксу домой. Ему сказали, что мистер Маркс возвращается из Сан-Франциско, и его самолет приземлится в самом начале второго. Хэнк попросил передать, что дело очень срочное, и он будет ждать ответного звонка мистера Маркса. И оставил номер ночного клуба. Затем присоединился к мулатке.

Они танцевали до трех утра, а потом Хэнк решил, что ждать дольше невозможно. Маркс все не звонит, а мулатка рвалась в постель.

Так что только в четверть десятого Маркс узнал, что протеже Бромхеда сгорел заживо, а он сам лишился многоквартирного дома, застрахованного на ничтожную сумму.

В семь утра двадцать первого числа, как, впрочем, и в любой другой день любого месяца и года, отель «Плаза-Бич» начал переход на дневной режим работы.

Четыре помощника шеф-повара приступили к подготовке завтрака: каждый из них имел свою специализацию. Яйца, поджаренная ветчина, мясо, вафли, гренки, апельсиновый сок, чай, ростбиф – на кухне могли удовлетворить любую прихоть постояльцев. Герман Лэйси, управляющий отелем, в своем кабинете обсуждал с метрдотелем и шеф-поваром меню на ленч и обед. Ночной портье передавал смену дневному, крупному, с мясистым лицом мужчине. Постояльцы звали его Джорджем, и мало кто из них знал, что ему принадлежат два отеля в Швейцарии и бистро в Париже. На Тихоокеанском побережье Джорджа уважали совсем за другое. Он обладал энциклопедическими знаниями. И мог ответить практически на любой вопрос. Однажды журнал «Тайм» взял у него интервью, опубликованное под заголовком «Феноменальный Джордж».

Ночной персонал уступил место дневному. Последними ушли уборщики. Отель сверкал чистотой. Из номеров в бюро обслуживания поступили первые заказы на завтрак. Фред Лоусон, как всегда, припоздал, и Джо Хэндли, ночной детектив, уже проявлял признаки нетерпения. Лоусон пробурчал: «Доброе утро», – тут же снял телефонную трубку и заказал завтрак: вафли, гренок, яичницу из четырех яиц с ветчиной.

Хэндли доложил, что ночь прошла спокойно, пришлось заниматься только одним пьяницей. Лоусон опять что-то пробурчал.

– Пожалуй, пойду поплаваю, – потянулся Хэндли. – Денек, похоже, будет жарким.

Лоусона нисколько не заинтересовали намерения Хэндли. С трудом втиснувшись за стол, он развернул утреннюю газету. Хэндли ушел.

Ночной детектив спал очень мало. Едва ли не каждый день он проводил утро на пляже, а после легкого ленча поднимался в свою комнатку, на несколько часов ложился в постель и в семь вечера сменял Лоусона. Сейчас он отправился к себе, чтобы надеть плавки.

Ровно в восемь миссис Морели-Джонсон разбудил легкий стук в дверь. Улыбаясь, Мария, горничная, внесла поднос с завтраком и поставила на столик у кровати. Миссис Морели-Джонсон широко улыбнулась горничной. Ночь выдалась тревожной, ее мучили кошмары, она часто просыпалась, долго не могла заснуть и теперь радовалась солнечному свету, Марии (само присутствие этой полной, с доброй улыбкой женщины успокаивало) и, конечно, завтраку. Наливая в чашку чай, она с удовольствием предвкушала, как захрустит на зубах гренок, а яйцо, сваренное всмятку, будет таять на языке. Мысль о том, что жить ей осталось от силы два часа, естественно, не приходила в голову.