Поскольку от дурня, которого заставили молиться Богу, следует ожидать чего угодно, но уж разбитый-то лоб гарантирован, новые власти начали с того, чем безуспешно занимались их предшественники. А именно: они попытались превратить свободолюбивый, насмешливо-ироничный Приморск в город, потерявший своё лицо и живущий по принципу «Чего изволите?»
Такие художества со свободолюбивыми потомками беглых крепостных, греческих контрабандистов, коммерсантов еврейского происхождения, или, как шутили в Приморске, «еврейской профессии», и прочего народонаселения, упорно отстаивавшего своё право жить так, как хочется, не проходили никогда. Конечно, не могли они принести нужный результат и теперь. Тем более, что новые власти пока что и сами точно не знали, чего именно им хочется добиться от непокорного Приморска – кроме, разумеется, демонстрации собственного псевдомогущества.
Как бы там ни было, но глобальные преобразования коснулись и педагогического института-университета, в котором теперь преподавание якобы осуществлялось на якобы государственном языке. Таковы были требования столичного руководства образованием. Но ведь требования руководства на одной шестой части суши всегда было принято выполнять с точностью до наоборот! Просто так, ничего личного!
Опять же, если обратиться к бессмертному Маяковскому, то «было всякое»… Лично для Глеба Свидерского эти попытки глобальных государственных преобразований были связаны с бесчисленными записями в трудовой книжке, каждая из которых отражала очередной шаг в деле новаторского преобразования бывшей кафедры русского языка и русской литературы, ставшей ныне тем, чем она стала…
Эта многострадальная кафедра занимала узкую и длинную комнату, назвать которую кабинетом можно было лишь с большой натяжкой. Это была именно комната, с большим старомодным диваном, несколькими столами, которые, не исключено, находились здесь со времени основания университета, и разнокалиберными стульями, среди которых выделялся один – очень хороший, красного дерева, с высокой резной спинкой. Естественно, что стоял он возле стола, хозяином которого числился заведующий кафедрой профессор Грохотун.
Грохотун – это фамилия, и не удивительно, что его обладателя в приватных беседах называли Грохотом. И под этим, несколько фамильярным, прозвищем Адольф Савельевич Грохотун был известен в бывшем Советском Союзе как один из наиболее оригинальных исследователей английской литературы конца девятнадцатого – начала двадцатого веков.
Сейчас на кафедре никого не было, и Глеб Свидерский, положив большой чёрный портфель на свой персональный стол, отправился в отгороженный шкафом закуток, чтобы причесаться. Намечавшаяся лысина сильно огорчала доцента Свидерского, и он прикладывал много усилий для того, чтобы сделать её неотвратимое появление менее, как ему казалось, заметным. Эти его усилия не оставались незамеченными коллегами, и каждый из них по-своему проявлял сочувствие или… равнодушие к такой болезненной для Глеба проблеме. Совершенно лысый профессор Грохотун неоднократно уверял своего ученика, что эти мучения сразу же прекратятся после того, как Глеб окончательно и бесповоротно облысеет:
– Голуба, – говорил он, – мне тоже сперва было не по себе, было! А потом оказалось, что моя новая причёска – самая удобная! И потом, – профессор заговорщически понижал голос, – медики доказали, что лысина – это вовсе не так плохо. Для мужчины. Это показатель того, что мужчина… потенциален!
Последний довод, как полагал профессор Грохотун, являлся совершенно неотразимым аргументом в пользу лысины как одной из форм самоутверждения.
Сейчас доцент Свидерский старательно расчёсывал свои жёсткие каштановые волосы, добиваясь того, чтобы они полностью скрыли намечавшиеся залысины. Это занятие поглотило его целиком, поэтому он даже не услышал того, как открылась дверь кафедры. И громкий голос Шурика Самсонова, заместителя декана филологического факультета по воспитательной работе Александра Алексеевича Самсонова, старшего преподавателя кафедры зарубежной литературы и художественной культуры, прозвучал для него громом среди ясного неба.
– Глебка, привет! Опять красоту наводишь?
– Фу ты, чёрт! – Глеб Свидерский выглядел сконфуженным, и Самсонов, хоть и казался озабоченным, раскатисто захохотал.
– Не боись, доцент, я тебя не выдам! – пообещал Шурик. – Зато теперь буду тебя шантажировать, и просто так ты от меня не отделаешься, придётся тебе раскошелиться…
Читать дальше