Антон Паладин - Дело № 1. Приговорить нельзя оправдать

Пилатов тяжело вздохнул и подставил голову под струю холодной воды.

Разум немного прояснился. Неприятные мысли отступили. Судья снова посмотрел в зеркало и попытался улыбнуться. Однако улыбка далась ему не сразу. Обратная связь нервной системы, сработав через несколько секунд, заставила Пилатова улыбнуться по-настоящему.

Такой аутотренинг Пантелеймон Пилипович подглядел как-то в одной научно-популярной телепередаче, и теперь регулярно повторял нехитрое упражнение каждое утро. В силу своей деятельности судья обязан был уметь контролировать выражение своего лица и имитировать его «каменную» непроницаемость.

Когда судья принял душ и вернулся в спальню, часы на тумбочке возле кровати показывали шесть утра.

Пилатов поцеловал свою ещё спящую жену, заглянул к детям, и после лёгкого завтрака направился на работу.

Майское утро выдалось на редкость приятным. Лучи не проснувшегося толком солнышка зажигали небо на востоке багряно-сиреневым заревом. Невидимые птицы радостно встречали начало нового дня веселым чириканьем. Прохладный воздух наполняли весенние ароматы цветущей сирени и свежей, еще не испачканной городским смогом зелени на деревьях.

Здание суда всё ещё пустовало: не было возни в коридорах, украшенных развешенными по стенам досками уведомлений и регламентов; не суетились, бегая за пивом и сигаретами, конвоиры, стерегущие привезённых на суд арестантов; не слышались рыдания, споры или редкий смех родственников, адвокатов и юристов в курилках и на лестничных пролётах. Тишина окутывала сонный храм Фемиды перед началом нового рабочего дня.

Пантелеймон Пилипович пришёл на работу первым.

Служащий ведомственной охраны, дремлющий возле проходной, оборудованной турникетом и металлоискателем, сонно поприветствовал судью:

– Добре утро, Ваша честь! Вы сегодня даже раньше, чем обычно?

– Да, Максим Викторович, – улыбнулся охраннику судья, помнящий по имени-отчеству всех работников суда, в котором работал, – от охранника до уборщицы. – Не спалось что-то, вот и решил «подышать росой»! Заодно ознакомлюсь с делом, которое сегодня начинаю рассматривать.

– Не бережете Вы себя, Пантелеймон Пилипович! – покачал головой охранник, обладающий иронически подходящей его профессии фамилией Стражников. – Наверное, ни один судья не изучает дела так дотошно, как Вы!

– Бросьте, Максим Викторович, быть может, я попросту глупее, и мне требуется больше времени, чтобы вникать в суть дела, чем другим, – улыбнувшись, ответил Пилатов, пытаясь побороть турникет, вечно выплёвывающий его пластиковый пропуск. – Видите, я даже с этой адской штукой справиться не могу!

– Не скромничайте, Пантелеймон Пилипович! Так, как Вы рассматриваете уголовные дела, пожалуй, больше никто не делает… Проклятый «шлагбаум», – чертыхнулся охранник, ударив по кнопке, расположенной на боковой стороне тумбы турникета, – китайское дерьмо! Начальству бы только деньги списать.

Стражников грохнул по тумбе ещё раз, и «шлагбаум» наконец поддался.

– Ну вот, только так с ним и получается, – усмехнулся он. – Проходите, и хорошего дня Вам, Пантелеймон Пилипович!

– И Вам того же, Максим Викторович! – с улыбкой ответил Пилатов.

Поднявшись по узкой и неудобной лестнице на второй этаж, судья вошёл в свой кабинет.

Впрочем, «своим» это тесное помещение могли с таким же успехом назвать ещё два служителя Фемиды. Такова была неприятная реальность судебной системы, с точки зрения которой такая мелочь, как потребность судей в личном пространстве для работы, является не более чем обычной прихотью.

Последние десять лет государство кормило чиновников обещаниями выделить для судебной инстанции более просторное здание, но воз оставался и ныне там!

Сам кабинет своими скромными размерами был тесноват и для двоих человек – здесь же трое судей сидели в буквальном смысле друг у друга на голове.

Единственный в маленьком помещении офисный шкаф до отказа был забит всевозможными папками, файлами и бумагами. Документы стройными стопками заполняли также всё пространство между верхушкой шкафа и потолком. Документы лежали в углах кабинета, под столами и даже на подоконнике. Пачки подшитых в грубые тома уголовных, гражданских и административных дел возвышались колоннами в любом свободном уголке тесного кабинета.

Стол судьи мало отличался от общей обстановки – пачки бумаг и папок занимали добрую часть массивной столешницы, напоминая архитектурные макеты пизанских башен: так и казалось, что все эти сооружения вот-вот рухнут. Но «башни» каким-то чудом удерживали равновесие в своём неестественном положении, причём довольно долгое время, если судить по слою пыли, венчавшему весь этот колоссальный «Парфенон бюрократии».