Марина Герасимова - Убить Голиафа

Не дождавшись от меня ответа, она в растерянности посмотрела на врача-мужчину.

Он подошёл к кровати с другой стороны, также наклонился надо мной и уставился мне в глаза, как будто что-то выискивая в них. Потом он вкрадчиво спросил, обращаясь ко мне:

– Олег Петрович, Вы меня слышите? Если не можете говорить, моргните.

– Да-а, слы-ышу.

Говорил я, но голос свой я также не узнал. Это был низкий, немного хриплый, негромкий голос незнакомца, растягивающий слоги.

Женщина облегчённо выдохнула, выпрямившись.

– Очень хорошо, – сказал мужчина, – мы рады, что Вы, наконец, очнулись.

– На-аконец? – прервал я его вопросом, не понимая, что происходит.

– Вы уже трое суток, как…, – он задумался и продолжил, – спите. Как Вы себя чувствуете? Что-нибудь Вас беспокоит?

В его глазах читался интерес. Пока я пытался осмыслить, что же ответить, женщина постарше отошла к подножию кровати, уступив место более молодой, которая поправила капельницу.

Как я себя чувствую? Никак не чувствую. Я вообще себя не чувствую, я не знаю, что должен чувствовать и как, кто я и откуда.

В ответ на моё замешательство, мужчина решил уточнить вопрос:

– У Вас что-нибудь болит? Может быть, голова?

– Не-ет, не бо-олит, – медленно ответил я, вдруг осознав, что мне как-то не очень удобно двигать языком, какой-то он вялый. Также я осознал, что знаю, что такое боль.

– Голова не кружится? – продолжил мужчина, в его глазах читалось удовлетворение моим предыдущим ответом.

– Не-ет, – я понял его вопрос, но мне не хотелось ничего говорить вообще. Сознание продолжало медленно течь, как в замедленной киноплёнке, постоянно натыкаясь на стену пустоты.

– Тошнота? – похоже, доктор также решил быть кратким.

– Не-ет, – выудил я из себя, понимая, о чём он меня спрашивает. Ощущение тошноты я знаю, но сейчас его не было.

– Олег Петрович! Вы меня узнаёте? – Темноволосая докторша, пристально наблюдавшая за мной, начала о чём-то догадываться.

– Не-ет, – опять ответил я.

В глазах всех троих появилось нескрываемое беспокойство.

– А Вы помните, что с Вами случилось? – теперь спрашивал мужчина.

– Не-ет.

– Ну, это как раз неудивительно, – сказал он рассудительным тоном, – выраженный горизонтальный нистагм – сотрясение мозга налицо.

– Где-е я? – прервал его размышления вслух я.

– Как где? Вы у себя дома, в своей спальне, – стала объяснять темноволосая. Тревога в её глазах начала перерастать в панику, даже слезинка выступила. Но она тут же напряглась, пытаясь сдержать слёзы, и дальше говорить не стала. Ей на помощь пришёл мужчина:

– Три дня назад утром с Вами, Олег Петрович, произошёл несчастный случай. Вы упали и ударились головой. Конечно, Вам сразу же провели обследование, ЯМР. Всё в порядке: ни переломов, ни кровоизлияния в мозг нет.

Я слушал внимательно, хотя это оказалось нелегко. Его слова с трудом проталкивались сквозь пустоту в моей голове, пытаясь вызвать какие-то образы. И вызывали. Я знал, что такое ЯМР. Но я по-прежнему не знал, кто я.

– Служба Вашей безопасности доставила Вас сюда. Здесь, в Вашей спальне, оборудовали медицинский пост. Виктория Сергеевна – Ваш личный врач, Светлана Геннадьевна – врач-реаниматолог, невролог. Удивительно, что Вы не помните Викторию Сергеевну, ведь она работает у Вас уже несколько лет. Возможно, это действие лекарств…

В его голосе я не услышал уверенности.

– Я же Голиков Аркадий Вениаминович, – представился мужчина, – профессор неврологии. Меня пригласили проследить за Вашей реабилитацией. Я буду навещать Вас каждый день.

Профессор Голиков точно знал, кто он. И знает, кто я. В отличие от меня. Хотя нет, я же теперь знаю имя – Олег Петрович. Знаю, что Виктория Сергеевна – мой личный врач. Я перевёл на неё взгляд. В её глазах читалось искреннее переживание, женщина явно беспокоилась обо мне. Похоже, она меня давно и хорошо знает. Но я её не знал: ничто в ней не напомнило мне ни о том, кто она, ни о том, кто я.

Возвращаясь взглядом к профессору, который в этот момент рассказывал о своих званиях и регалиях, я спросил:

– Кто я? – мой голос постепенно обретал устойчивость.

– Как кто? – Вопрос не только прервал перечисление его врачебных достоинств, но и поставил в тупик, как самого Аркадия Вениаминовича, так и обеих женщин-докторов.

Беспокойство в глазах Виктории Сергеевны достигло апогея и переросло в панику, и из её глаз всё-таки покатились теперь уже несдерживаемые слёзы, которые я не столько увидел, сколько услышал, потому что она всхлипнула. Действительно, эта женщина знает меня хорошо, и потому так переживает. Я опять стал разглядывать её. В поле зрения оказалась и другая женщина-врач, которая, в отличие от Виктории Сергеевны выглядела абсолютно спокойной; в её профессиональном взгляде медика, пристально наблюдающем за мной, я не увидел ни одной эмоции.