Лоуренс Блок: Билет на погост

На нем была снятая с Эчвэрри форма — вся, кроме кителя, разве что туфли были неуставными — не простые черные на шнурках, а коричневые, с острыми носками. Теперь в комнате горел свет, иначе цвет обуви я не мог бы рассмотреть.

Я медленно поднялся на ноги. На полицейского он никак не был похож, внезапно подумалось мне, и дело тут было совсем не в обуви. Множество полицейских выглядят так, как полицейский выглядеть не должен, — отпускают усы или бороду, например; Мотли же не был похож ни на какого полицейского вообще — кадрового или добровольного, современного или старомодного.

Мотли стоял, прислонившись к двери, и, поигрывая пальцами, с явным удовольствием разглядывал меня.

— Шумновато, — отметил он. — Не так-то уж ты хорош в нападении, а? Додумался — мусорные контейнеры таскать да по пожарным лестницам лазить — в твоем-то возрасте! Я так беспокоился за тебя, Скаддер! Боялся, ты свалишься и шею сломаешь.

Я осмотрелся в надежде увидеть револьвер. Он лежал на противоположном конце комнаты, наполовину под креслом. Я поднял глаза на Мотли, и по его лицу скользнула ухмылка.

— Потерял ты пушку, — сказал он, взял дубинку Эчвэрри и постучал ею по ладони.

Я по-прежнему не чувствовал руки в том месте, где пришелся удар дубинкой, — боль наверняка будет длиться еще несколько дней. И это еще вопрос, сумею ли я прожить так долго.

— Ты, конечно, можешь попробовать добраться до него, — заметил он, — но, думаю, шансы не так уж велики: я ближе, и я быстрее, ты даже коснуться его не успеешь. Если уж на то пошло, шансов выскользнуть за дверь у тебя все-таки побольше.

Он кивнул на дверь, и я послушно посмотрел туда.

— Она не заперта, — сказал он. — Была на цепочке, но я снял ее, услышав, какой грохот ты поднял внизу; я подумал: если ты увидишь цепочку, то догадаешься, что в квартире кто-то есть. Хотя и не думаю, что ты обратил бы внимание на это — да?

— Не знаю, — ответил я.

— Куртку я на дверь повесил специально для тебя — надеюсь, догадался. Иначе ты квартирой бы ошибся. Ты такой шут гороховый, Скаддер, что мне самому приходилось изо всех сил облегчать тебе задачу.

— Нуда.

Я проанализировал свои ощущения, но страха не обнаружил; против всяких ожиданий я был абсолютно спокоен. Мотли я не боялся. Я уже вообще ничего и никого не боялся.

Быстро повернувшись к двери, я сделал вид, что вот-вот последую его совету и брошусь туда. Это, конечно, было бы глупостью — Мотли наверняка закрыл ее на замок: но даже если дверь не заперта, этот мерзавец все равно доберется до нее одновременно со мной.

Да я и не мог бежать — не для того я пришел сюда.

— Давай, — еще раз сказал он. — Посмотрим, успеешь ли.

— Раз уж мы оба здесь, Мотли, — возразил я, — ты у меня в руках.

Он громко расхохотался, затем ткнул в мою сторону дубинкой и расхохотался вновь.

— Сейчас я испытаю ее на твоей заднице, — сказал он. — Посмотрим, так ли она понравится тебе, как Элейн.

При этом он буквально впился в меня глазами, наблюдая за моей реакцией, но я оставался совершенно невозмутим.

— Она мертва, — добавил он. — Тяжелая у нее была смерть, у бедняжки; да ты и сам, впрочем, знаешь.

— Ошибаешься, — возразил я.

— Нет, моя работа чистая, Скаддер. Могу рассказать тебе подробно, что я делал с ней, — если, конечно, хочешь.

— На этот раз ты ушел слишком рано; охранник сразу же поднялся наверх и вызвал «скорую помощь». Сейчас Элейн в Нью-йоркском госпитале, и жизнь ее вне опасности. Она уже дала показания, а охранник подтвердил их.

— Лжешь!

Я отрицательно покачал головой.

— Но это меня как раз мало заботит, — продолжил я. — Вспомни, что Ницше говорил: «Это закалит тебя...»

— И это правда!

— "...если не убьет", разумеется.

— Я начинаю уставать от тебя, Скаддер. Ты больше нравишься мне, когда прощения просишь.

— Замечательно, — сказал я. — Что-то не припомню, когда это я у тебя прощения просил.

— Скоро придется!

— Сомневаюсь. Тебе пришел конец, Мотли. Ты раньше был очень осторожен, но в конце концов вляпался. Пора понять, что тебя ожидает. Ты проиграл.

— Я тебе рот заклею, — сказал он, — чтобы никто твоих воплей не услышал.

— Тебе конец, — повторил я. — Элейн осталась жива, и теперь тебя ничто не спасет. Ты истязал ее два часа и даже не потрудился проверить, жива ли она, перед тем как уйти. Ты можешь лишь угрожать, но это бесполезно, если человек, которому ты угрожаешь, тебя не боится. Ты проиграл.

Я отвернулся, демонстрируя презрение, и, молниеносно схватив бронзовую китайскую пепельницу, отлитую в виде жертвенника, метнул ее во взбешенного моими словами Мотли. Жертвенник размером был в полгрейпфрута и упал со стола, на котором стоял, во время моего падения.