Жан-Патрик Маншетт: Сумасшедшие убийцы

Она ничего не осмелилась взять из новой одежды, хотя отдельные вещи ей очень понравились. Надела свое вышедшее из моды черное платьице. Вся ее одежда была пятилетней давности. У нее не было ни одного украшения. Жюли поставила на стеклянную полочку над раковиной свою косметичку и сумочку с медикаментами, посмотрела на часы и решила, что пора принять таблетку тофранила. Она запила ее скотчем. Наконец разложила свои вещи и занялась книгами. У нее было несколько детективов, Фрейд в дешевом издании и учебники английского языка.

Расставляя книги, Жюли обнаружила пластинки, стоявшие сбоку от проигрывателя: Моцарт, Барток, нью-орлеанский джаз. Она включила радио, соединенное с проигрывателем, и подошла к окну. С трудом сообразив, как оно открывается, она отперла его и, опершись локтями о подоконник, стала разглядывать улицу Лоншан. Это была тихая богатая улица. Из радиоприемника доносился голос Клода Франсуа, его сменил сладкий женский голос, восхвалявший сначала шины, затем глистогонное средство и, наконец, журнал для мужчин. Жюли выключила радио и завела проигрыватель, поставив джаз. После этого она вернулась к окну. На город опустились сумерки, но вечер был теплым. Жюли показалось, что в лиловом свете уличных фонарей она заметила силуэт в белом плаще с погончиками.

Она высунулась из окна, чтобы лучше разглядеть его, но силуэт уже скрылся из виду. А может, ей все это померещилось?

В дверь постучали, и Жюли вздрогнула. В комнату вошел Хартог. На нем был белый пуловер, из-под которого виднелся белый бинт.

– Вы уже встали? – удивилась Жюли.

– А почему бы нет?

– Но ваши ребра?

– Два сломаны, но я хорошо затянут. Не беспокойтесь. Я вижу, что Деде вам все показал. Я хотел убедиться, что все в порядке, и предупредить вас, что через пятнадцать минут будет подан ужин. В дальнейшем вы будете питаться отдельно, вместе с Петером, но в первый вечер мы сделаем исключение и немного поболтаем. Спускайтесь, выпьем аперитив.

В салоне третьего этажа стояло несколько огромных кресел, обитых коричневой кожей.

– Наверное, вам не терпится узнать, почему этот тип напал на меня, – сказал Хартог.

– Андре мне объяснил.

– Ах так! Фуэнтес просто неудачник, но мне пока не хочется сдавать его полиции. Вы дрожите?

– Дело в том, что у меня аллергия на слово "п... п..."

Жюли еле смогла преодолеть себя.

– Извините, – проговорила она, – у меня аллергия на слово "полиция".

– Чем это вызвано? Травмой?

– Я не знаю. Когда мне было шесть лет, фермерша, у которой я жила, уговорила полицейских запереть меня на целый час в комиссариате, чтобы внушить мне уважение к властям. После этого у меня начались судороги.

– Я знаю. Читал вашу историю.

Они замолчали.

– Хорошо, – сказал Хартог. – Что касается Фуэнтеса, то я пока не принимаю никаких решительных мер против него. Как-никак он друг моей молодости. Нос с ним многое связывало. Даже сейчас он вызывает у меня восхищение.

Хартог хихикнул.

– Это случается, – заметила Жюли. – Вы тоже легко могли оказаться в его положении: архитектор-неудачник.

Хартог нервно дернул левым плечом и снова рассмеялся.

– Да, но он больше не архитектор. Плюнул на архитектуру. Работает мастером, рабочим... Неизвестно, где живет.

– Мне показалось, что я только что видела его на тротуаре.

– Возможно. Он слоняется...

– Это звучит утешительно...

Хартог рассмеялся, на этот раз более естественно. Он предложил Жюли сигарету и протянул ей большую настольную зажигалку из нефрита. В камне была инкрустирована золотом фигуру обнаженной женщины с сосками из рубинов. Рыжий поднялся.

– Я познакомлю вас с Петером. Ужином его покормит кухарка, а вы попытайтесь уложить спать.

Жюли поставила на стол стакан и вышла вслед за Хартогом. Они поднялись на лифте на последний этаж.

– Андре сказал мне, что вы нанимаете только калек, – сказала Жюли. – Это все объясняет.

– Что объясняет?

– Почему вы наняли меня.

– Но вы – другое дело.

– Почему?

– Вы нуждаетесь в любви, – спокойно ответил Хартог, – как Петер.

Лифт остановился, они вышли в темный коридор с ковровым покрытием. Одна дверь была открыта, из нее струился сероватый свет. Петер смотрел телевизор.

Наследнику Хартога было на вид лет шесть – семь. Полный и рыхлый, он был таким же рыжим и веснушчатым, как его дядя. Петер завороженно смотрел на экран. Передавали репортаж о голоде в Азии.

– Входите смело, – сказал Хартог. – Он знает о вашем приезде и о том, что вы замените Марсель.