Крис Хендерсон - Бесплатных завтраков не бывает

— Ну, как? Веселей стало?

— Что мне ответить тебе, Фредди? Под дождем отплясывать не буду, но и горло бритвой теперь не перережу.

— Это немало.

— Спасибо.

Фредди последовала моему примеру и сделала несколько глотков. Потом спросила, что же все-таки стряслось, и я ей рассказал все — и про Миллера, и про Мару, и про Стерлинга, и, разумеется, про старину Джеффа, про всех прочих действующих лиц и исполнителей. Все-таки она топчет землю на тридцать лет больше, чем я, и порой проницательно замечает то, что мне не видно. Но на этот раз скрытый смысл происходящего на поверхность не вышел.

Еще раз приложившись к бутылке, я сказал, что мне надо кое-куда позвонить, и пересек улицу. Поднимаясь наверх, я одновременно выпутывался из ремней плечевой кобуры. Все мои раны опять вопили благим матом, не давая забыть, как славно отделал меня старина Джефф. Представление было окончено, спектакль я отыграл и выходить на поклоны сил уже не было, да и жара вместе с «Дикой индюшкой» сделали свое дело. Я открыл окно, включил вентилятор, уселся за стол и ткнул пальцем в клавишу автоответчика, чтобы узнать, кто мне сегодня звонил.

Два первых и последний никакого интереса не представляли, но зато третий звонок заставил меня спешно набрать номер, хотя было уже половина двенадцатого. Номер и просьбу связаться с ним оставил мне Тед Каррас. Ни малейшего представления о том, что ему надо, но в высшей степени интересно.

На третьем гудке он снял трубку. Он узнал меня сразу же, словно и не сомневался, что звоню именно я. Да, о Миллере ему уже известно: в маленьких городках новости распространяются со скоростью лесного пожара. Теду было нужно мое мнение по поводу случившегося.

— Я не думаю, что это самоубийство, — сказал я.

— Почему не думаешь?

— Работа у меня такая. А что тебе до этого?

Оказывается, ему звонил отец Мары. Как видно, самолюбие миссис Филипс не очень тешило то обстоятельство, что весь город гудит, обсуждая, как мужчины травятся в нью-йоркских отелях от несчастной любви к ее дочери. Старый пьяница надеялся выудить у Карраса другую версию гибели Миллера. Каррас призадумался. Теперь он хотел узнать, что думаю обо всем этом я.

— Я... это самое... звонил утром, тебя не было. Я... ну, в общем, это самое... я тоже не верю. И насчет Фреда — не верю. И... это самое, что с собой, ну... сам, значит. Понял?

— Понял. Дальше что?

— Дальше? Я... это самое... утром приеду. Мне... Короче, надо будет поговорить. Я... это самое... может быть, подкину тебе такого, чего ты не знаешь. Понял?

Честно говоря, я удивился. Мне казалось, Каррас не склонен помогать никому на свете, кроме себя. Значит, я ошибся. Значит, потеря друга — даже такого своеобразного, как Миллер, — пробила в душе брешь, которую так просто не заделаешь. И опять же: если я прав, если Миллер не покончил с собой, а был убит, в интересах Карраса отвести от себя вполне возможные подозрения. Так что, может быть, дело тут не в альтруизме.

Я спросил, не хочет ли он поговорить прямо сейчас, но он отказался. Он не доверяет телефону. Я сказал, что буду очень рад его видеть, и дал ему адрес отеля, где его не обдерут как липку и где есть удобная стоянка. Он обещал позвонить, как только приедет и устроится. Чудно.

Повесив трубку, я тут же снял ее снова, позвонил Хью и попросил его напрячь мозги и покумекать над желтым листком бумаги, который я обнаружил у Миллера. Он велел мне читать медленно и раздельно, а он запишет меня на пленку. Я сказал, что можно найти более простой способ. Он согласился, но прибавил: «Для тебя, а не для меня», и я волей-неволей начал диктовать.

Потом, разделавшись с этим, я достал бутылку «Джилби» и чуточку выпил — ровно столько, чтобы спина стала гнуться, а в глотке не першило. Потом еще шире распахнул окна, чтобы не пропустить ни малейшего дуновения свежего воздуха. Потом выключил свет и повалился на стул. Закрыл глаза и сидел, время от времени потягивая из бутылки и надеясь, что джин высушит пот. Кисть под гипсом зудела, и постепенно начинало чесаться все тело — поскрести ногтями источник мучений было невозможно.

Стараясь отвлечься, я глотнул еще и в свете уличных реклам, лившемся в комнату через окно, взглянул на часы. Было уже сильно заполночь. Я вздохнул, поднялся со стула и стал стягивать рубашку. Повесил ее на спинку, чтобы просохла, и начал перекладывать содержимое карманов в ящики. Сбросив башмаки, проверил, заперта ли дверь, и содрал липнущие к телу прочие предметы туалета.