Дональд Гамильтон - На линии огня

Снова защелкнув затвор, я устроился с винтовкой и поймал в прицел гидрант. Затем подал оружие немного вперед и назад, чтобы осмотреть будущее поле огня под другим ракурсом. Место было достаточно хорошее. Я сам его выбрал. Авеню, то, что пролегало подо мной, заканчивалось там на перекрестке, поэтому выпущенные пули должны были попасть в глухую стену окружного банка и расплющиться о нее или рассыпаться на кусочки, исходя из законов баллистики. При этом, возможно, кто-нибудь из ни в чем не повинных прохожих, оказавшихся поблизости, будет поцарапан осколком камня или металла, но уж никак не попадет под свист отлетающих рикошетом пуль.

Какая-то женщина прошествовала через поле моего обзора, позволив себе попасть точно в перекрестие прицела. Это вызвало у меня странное чувство, и я немного поднял винтовку, чтобы она не была нацелена прямо на проходящих там пешеходов. Ведь когда смотришь через прицел заряженного оружия, возникает отвратительное ощущение власти: легкое нажатие на спуск – и вот уже этот кто-то мертв, а все благодаря тебе.

Тут шестерка, который в это время уставился в бинокль, зашипел, обращаясь ко мне, – и мгновением позже в поле обзора моего прицела возник Мэйни вместе с неизвестным мне мужчиной. Невысокая квадратная фигура Мэйни не допускала возможности ошибиться – перепутать его с кем-либо; однако, несмотря на свои небольшие размеры, он заполнил собою весь прицел. Я видел его стоящим возле гидранта в тот момент, когда он в жарком споре со своим спутником, видимо, приводил какой-то аргумент. Этим утром Мэйни посетил окулиста, и теперь темные очки даже на таком расстоянии придавали его лицу слепое, неопределенное выражение.

Шестерка яростно зашипел, приказывая мне не тянуть резину. Я снова снял предохранитель, сделал глубокий вдох, задержал дыхание и навел перекрестие прицела. Выбрав слабину этого чертова спуска военного образца, я начал жать на него. Дело не в том, чтобы знать, когда из дула вырвется выстрел: это то, что должно быть ведомо лишь вашему подсознанию, но ни в коем случае не пальцу, иначе он дернется – и пиши пропало... В самый последний момент Мэйни подкрепил свой аргумент всем известным жестом, выбросив руку в воздух, как бы ловя что-то на лету. И тут оружие выстрелило.

Четыреста ярдов – путь неблизкий даже для пули, летящей со скоростью, вдвое превышающей скорость звука. Винтовка отдала мне в плечо, отбросив прицел от мишени, а комната содрогнулась от взрыва заряда 30-го калибра. После всего этого я вновь навел прицел на прежнее место. Мэйни все еще стоял там. Затем, когда стихли последние отголоски выстрела, он развернулся и упал на тротуар. Я видел, как пуля ударила в стену банка, вплотную пройдя мимо того места, где только что находился Мэйни. «Ну, – подумал я, – похоже, все получилось».

– Ты попал в него! – заорал шестерка. – Влепил в него пулю! Он упал! – Бросив бинокль, Уити повернулся ко мне.

Я встал со стула. В ту же секунду открылась дверь и смущенный женский голос произнес:

– Что тут творится? Откуда этот ужасный шум?

Конечно же появление кого-либо здесь, на третьем этаже, в субботний полдень никоим образом не предполагалось – это было проверено и перепроверено. Я лично обошел все соседние помещения, перед тем как сюда пожаловал. Один соседний офис принадлежал страховой компании, другой занимался почтовыми заказами, и обе конторы были закрыты на уик-энд. К тому же предполагалось, что дверь заперта. Но расшалившиеся нервишки и большое количество выпитого накануне виски, участившее позывы мочеиспускания, вынудили шестерку спуститься вниз. Должно быть, возвращаясь, он забыл задвинуть засов.

Как бы там ни было, но в дверях стояла хрупкого телосложения и невысокого роста девушка в очках. Она выглядела бодрой, свежей, не страдающей от жары в летнем костюме из материала в сине-белую полоску, который также идет на пошив и летних мужских костюмов. Небольшая круглая шляпка из того же материала была надвинута на темные волосы. На ее руках красовались белые перчатки, на ногах – нейлоновые чулки и бело-синие туфельки. Девушка держала белую сумочку и несколько свертков, которые, открывая дверь, ей, видимо, пришлось заново перехватить.

В последующее мгновение Уити втащил ее вовнутрь. Пакеты посыпались на пол, и шестерке пришлось один из них отшвырнуть пинком, чтобы снова закрыть дверь. Девушка открыла рот для гневного протеста, и он наотмашь заехал ей тыльной стороной ладони по лицу, да так, что с нее слетели очки, а сама она ударилась спиной о стену, выронив из рук сумочку. Девушка скорчилась, глотая ртом воздух. Мне хватило времени лишь на то, чтобы осознать надвигающуюся беду. Операция уже начала скисать, но сейчас она свернулась, как молоко, простоявшее на солнце всю последнюю неделю августа. Рука Уити уже отправилась в привычный путь – себе под мышку.