Роберт Харрис: Конклав

Кардиналы по всей Сикстинской капелле зашевелились, достали списки кандидатов. Ломели открыл папку. Не отдавая себе в этом отчета, он задержал кончик авторучки над собственным именем.

– Первый голос отдан кардиналу Бенитезу.

Его ручка опустилась вниз списка, поставила галочку против имени Бенитеза, потом вернулась к собственному. Он ждал, не поднимая взгляда.

– Кардинал Бенитез.

Опять его ручка чуть опустилась по списку, поставила галочку и поползла вверх.

– Кардинал Бенитез.

На сей раз, поставив галочку, он поднял глаза. Лукша вытаскивал следующий бюллетень из урны. Развернул его, отметил имя, передал лист Меркурио. Итальянец тоже аккуратно записал имя, потом передал бюллетень Ньюбаю. Ньюбай прочел его и наклонился над столом к микрофону:

– Кардинал Бенитез.

Первые семь голосов были отданы Бенитезу. Восьмой голос получил Ломели, а когда и девятый тоже получил он, ему подумалось, что, вероятно, быстрый старт Бенитеза объясняется статистической случайностью, с какими они не раз сталкивались во время конклава. Но потом опять наступил черед Бенитеза. Бенитез, Бенитез… и Ломели почувствовал, что Божье благоволение покидает его. Несколько минут спустя он начал подсчитывать голоса филиппинца, соединяя кружком каждые пять штук. Десять по пять. У него уже был пятьдесят один… пятьдесят два… пятьдесят три…

После этого он уже не возвращался к подсчету собственных голосов.

Семьдесят пять… семьдесят шесть… семьдесят семь…

Когда Бенитез приблизился к черте, за которой он становился папой, воздух в капелле, казалось, напрягся, словно его молекулы натянулись какой-то магнетической силой. Кардиналы склонили головы над столами и делали те же подсчеты.

– Семьдесят восемь… семьдесят девять… восемьдесят!

Послышался всеобщий громкий выдох, подобие овации – хлопки рук по столешницам. Наблюдатели прекратили подсчет, подняли головы посмотреть, что происходит. Ломели подался вперед над своим столом, чтобы увидеть Бенитеза. Тот сидел, уткнувшись подбородком в грудь. Казалось, он молится.

Подсчет возобновился.

– Кардинал Бенитез…

Ломели взял лист бумаги, на котором только что набросал тезисы своей речи, и разорвал в мелкие клочья.

После прочтения последнего бюллетеня – получилось так, что этот голос был подан за Ломели, – декан откинулся на спинку стула и принялся ждать, когда наблюдатели и ревизоры официально подтвердят цифры. Потом, пытаясь описать свои эмоции Беллини, он говорил, что ему казалось, будто сильнейший порыв ветра поднял его, закружил в воздухе только для того, чтобы через миг бросить и подхватить кого-то другого.

«Я думаю, это был Святой Дух. Ощущение было ужасающее и бодрящее. И определенно незабываемое. Я рад, что пережил его. Но когда оно закончилось, я не чувствовал ничего, кроме облегчения».

В большей или меньшей мере это было правдой.

– Ваши высокопреосвященства, – объявил Ньюбай, – вот результаты последнего голосования…

Ломели уже по привычке поднял авторучку и записал цифры.

Бенитез 92

Ломели 21

Тедеско 5

За оглашением результатов последовал гром аплодисментов. Громче всех хлопал Ломели. Он оглядывался, кивал, улыбался. Слышались одобрительные восклицания. Напротив него Тедеско медленно соединял ладони, словно отбивал такт похоронной мелодии. Ломели, усилив хлопки, встал, и это было воспринято как сигнал для всего конклава подняться в овации. Один Бенитез остался сидеть. Кардиналы по сторонам от него и сзади аплодировали, глядя на него, а он в этот миг своего триумфа казался еще меньше, чем обычно, и совсем не на своем месте – фигура миниатюрная, голова все еще склонена в молитве, лицо полузакрыто ниспадающими прядями черных волос, как в тот день, когда Ломели впервые увидел его с четками в кабинете сестры Агнессы.

Ломели подошел к алтарю, держа свой экземпляр Апостольской конституции. Ньюбай передал ему микрофон. Аплодисменты стихли. Кардиналы сели. Он заметил, что Бенитез так и не шелохнулся.

– Необходимое большинство получено. Прошу младшего кардинала-дьякона пригласить обер-церемониймейстера папских литургических церемоний и секретаря Коллегии кардиналов.

Он ждал – Рудгард устремился к двери и попросил открыть ее. Минуту спустя в задней части капеллы появились Мандорф и О’Мэлли. Ломели сошел в проход и направился к Бенитезу, он видел выражение на лицах архиепископа и монсеньора. Они стояли, стараясь быть незаметными за решеткой, и удивленно смотрели на него. Вероятно, они предполагали, что он станет новым папой, и не могли понять, что он делает.