— Заберите сигару, — попросил Барсентьев. — И послушайте меня, Крастонов. — Они уже не называли друг друга по имени и отчеству. — вас ведь все равно раскроют. Приедет другой следователь, даже целая следственная группа и…
— И ничего они не найдут, — перебил его полковник. — Ровным счетом ни-че-го. Никаких доказательств. Все свидетели мертвы, все улики уничтожены. Вы и ваш диктофон — последнее, что может пролить свет на скрывшуюся истину во мраке прошлого и небытия…
«А, ведь Крастонов прав», — мысленно согласился Барсентьев, с внезапной остротой осознавший что, действительно, больше доказательств нет. И не будет. И добыть их негде. Вещественные свидетельства содеянного уничтожены, а источники информации погибли. Сейчас нужно только как можно дольше тянуть время, чтобы не стать последним из этих погибших…
«Либо я протяну время и дождусь посланных „мангустовцев“, либо наступит моя безболезненная, как он пообещал, смерть. Tertium non datur — третьего не дано».
И ему некстати вспомнилась крылатая фраза неудачливого жениха красивой девушки — спортсменки, комсомолки и так далее, в исполнении Владимира Этуша: «Либо я веду ее в ЗАГС, либо она меня ведет к прокурору…» из бессмертного фильма Леонида Гайдая «Кавказская пленница».
Он, чтобы выиграть время, перевел тему разговора на завербованных спецназовцев Крастонова, освобожденных из специализированной нижнетагильской колонии и прибывших для прохождения дальнейшей службы в белокаменскую милицию.
— Скажите, разорванные на куски тела крестных отцов городского криминалитета — тоже дело рук ваших новобранцев?
— Скрывать тут нечего, — начал успокаиваться Крастонов, — их работа. И работа была сделана профессионально и качественно. Хотите знать детали операции?
— Пожалуй.
— Все шестеро наших агентов, внедренных без труда в преступный мир города (их ведь никто в Белокаменске не знал) благодаря своим качествам играли не последние роли в преступной среде. Один из них охранял даже самого Косаря — тот, который записал разговор главарей преступных группировок в сауне. Им удалось усыпить подмешанным в спиртное зельем Косаря и Боцмана… Подробности вам ни к чему. Затем их вывезли за город, на живописную поляну, где уже заранее были подготовлены восемь толстых осин. Стволы деревьев были пригнуты до самой земли, верхушками друг к дружке.
— Но это же — живодерство… — вырвалось у представившего себе картину такой казни Барсентьева.
— Живодерство существовало в средние века, когда, действительно, при помощи различных приспособлений жертвы раздирались на куски живыми — отсюда и слово «живодерство».
— А эти… Разве они были мертвы?
— Почти. Доза принятого ими снотворного была смертельна. Для надежности. На случай, если бы их не удалось вывезти. Поэтому, даже если они еще не успели умереть, они ничего не могли почувствовать. Боцмана и Косаря привязали за руки и за ноги, каждого к верхушкам четырех осин, и перерубили притягивающие их к земле канаты. Результат вам известен. Это был просто способ устрашения остальных.
— Копию видеокассеты, отснятую в ходе осмотра места происшествия, умышленно передали телевизионщикам. А, те, счастливые, крутили ее два дня подряд (не все, конечно) по новостным каналам местного телевидения. Еще бы — такая сенсация. Пока не… — Крастонов прервался, прислушавшись к какому-то шороху.
— Пока не надоело? — закончил за него Барсентьев. Он пытался хоть чем-то отвлечь внимание полковника, думая о возможном скором проникновении в дом своих спасителей.
— Нет. Пока не вмешался наш прокурор, который вынес официальное предписание о запрете массового показа этих сцен, заботясь о нервах и душах телезрителей.
— А разве прокурор был не с вами заодно? — удивился Барсентьев.
— Наш прокурор — романтик и идеалист. Он поддерживал нас в деле искоренения язв города, считая это святым делом. И осознавал, что для достижения такой благородной цели хороши все средства. Он многого не знал, хотя, возможно, о чем-то и догадывался.
— Что было дальше? После показательной казни «законников»? — спросил Барсентьев.
— После этого начался массовый отъезд из города уцелевших боевиков организованных преступных группировок. Они по-настоящему испугались. Мы этому не препятствовали. Пускай разнесут по городам и весям, что в Белокаменске быть преступником смертельно опасно и можно запросто оказаться в жуткой роли казненных главарей.
Читать дальше