Джеймс Чейз - А что будет со мной?

Пошатываясь, я поднялся на ноги и для устойчивости привалился к дереву.

– У Олсона случился сердечный приступ. – Я обернулся и посмотрел на место катастрофы. Нам на редкость повезло. Поблизости не оказалось больших деревьев с мощными стволами. Самолет, будто коса, срезал попавшуюся на его пути растительность. Крылья с двигателями отвалились, зато фюзеляж на первый взгляд не пострадал. Хвостовую часть снесло.

– Вот это приземлились, – вымолвил я. – Как же я вылез оттуда?

– Я тебя вытащила.

Я обомлел:

– Ты что, двужильная?

– Я испугалась, что там будет пожар.

Тут я вспомнил про Гарри:

– А что с Эрскином?

– Не знаю. – Судя по тону, она и не хотела знать. – Что будем делать?

Я попробовал сосредоточиться, но голова еще работала туго.

– Я должен отыскать Гарри.

– Да ну его к лешему! Надо найти какое-нибудь убежище!

Я оставил ее и нетвердой походкой отправился к останкам самолета. Заглянул в отломившуюся от фюзеляжа кабину. Берни так и сидел в своем кресле, уронив голову на грудь. Я протиснулся в кабину, открыл шкафчик и достал мощный электрический фонарь. Посветил мертвому Берни в лицо, содрогнулся от ужаса, потом вылез из кабины и вскарабкался в фюзеляж.

Гарри лежал там, где я бросил его. Вокруг головы зловещим нимбом растеклась лужа крови, нижняя челюсть отвисла, незрячие глаза уставились в пустоту.

Меня продрал мороз по коже. Неужели это я убил его или все-таки он погиб в результате крушения? Ведь когда я уходил, он еще дышал! Я точно прирос к этому страшному месту.

– Ну что, убил, да?

Я не заметил, как она вскарабкалась следом за мной и стала рядом.

– Не знаю. Если и убил, то только из-за тебя.

Мы переглянулись, потом она прошла дальше по коридору и попыталась проникнуть в каюту Эссекса, но дверь заклинило.

– Открой! Я хочу переодеться в сухое!

– Не трать время попусту. Надо убираться отсюда, и побыстрей. Все равно вымокнешь.

Она строптиво вскинула брови:

– Я намерена оставаться здесь, пока меня не найдут!

– Мы же продали этот самолет мексиканскому революционеру за три миллиона. Если ты угодишь к нему в лапы, он будет несказанно рад такой замене. За тебя он назначит выкуп вдвое больше.

Ее лиловые глаза округлились.

– Так что же нам делать?

– До побережья миль пятнадцать, не больше. Как доберемся туда, позвоним твоему мужу, и он подберет нас. Переход будет долгим и тяжелым, но другого пути нет. Обожди здесь. – Я поднялся по накренившемуся фюзеляжу до каюты для гостей, где оставил свой чемодан. Содержимое, кроме трех пачек сигарет, вывалил на кровать и перешел в кухню. Там загрузил в чемодан кое-какие консервы, по три бутылки тоника и кока-колы да консервный нож.

– Вперед, – скомандовал я и помог ей спуститься на слякотную от дождя землю. Следом передал чемодан, а сам перебрался в кабину пилотов. Снял пристегнутый к стене пулемет Томпсона, порыскал по шкафам и отыскал карманный компас.

Вокруг Берни уже закружили мухи. Больно было бросать его так, но приходилось торопиться.

– Осточертел этот дождь, – проворчала она, когда я спрыгнул вниз.

– Разделяю твою неприязнь, – отозвался я, накинув пулеметный ремень на плечо, подхватил чемодан и зашагал в лес.

Следующие два часа были сущим адом, и ей пришлось, конечно, гораздо тяжелей, чем мне. Я-то вынес богатый опыт из вьетнамских джунглей и, по крайней мере, знал, что нас ожидает. Хоть я служил авиамехаником, но и нас заставляли проходить курс боевой подготовки в джунглях.

Беспрестанно лил дождь, пробивая листву, не давая нам ни минуты передышки. То и дело я сверялся с компасом. Я знал, что побережье где-то на северо-западе, но порой мы попадали в такую чащобу, что приходилось идти в обход. Без компаса мы заблудились бы в два счета.

Она не отставала от меня, что называется, дышала в затылок. Я понимал: путь нам лежит неблизкий, – и сам задавал темп. Наконец вышли к поляне. Там валялись срубленные деревья. Виднелись старые кострища; вероятно, жгли ненужные сучья и ветви. На опушке леса я замер как вкопанный.

Поглядел направо, прислушался. Не услышал ничего, кроме дробного шума дождя. Обернулся к ней. Лицо у нее осунулось и пошло пятнами от комариных укусов. Сквозь намокшую рубаху просвечивали соски. Я перевел взгляд на ноги. Ноги были обуты в легкие белые туфельки тонкой телячьей кожи, на которых проступили бурые потеки. Она в кровь стерла ступни, но ни единым звуком не выдала своих страданий.

– Твои ноги! – воскликнул я.