Борис Бабкин - Самородок в чулке

– А я буду просить как раз об этом… – Фролов опустил голову. – Потому что представьте: я освобожусь лет через пятнадцать – двадцать, и как я буду после этого смотреть людям в глаза? Убить себя я не смогу, хотя это, наверное, было бы самое правильное. Я, не желая этого, отнял жизнь у беременной женщины, а ведь ребенок мог вырасти хорошим человеком.

– Охренеть, едрена корень, – проворчал Афанасий Петрович. – Восемнадцать лет дали. Нет, я несогласный с таким приговором.

– Он вообще просил, чтобы пожизненное дали, – сказал Зубов.

– Так, считай, ему и дали пожизненное, – вмешалась Зоя. – И мне его очень жаль.

– Ну ладно, об этом мы еще не раз говорить будем. Ты мне вот что, ментовская морда, скажи: когда на Зойке жениться надумаешь? Или ей так и быть матерью-одиночкой? Я тебе вот что скажу, едрена корень: если не станешь ей мужем, ребенка хрен увидишь! И даже отчество не твое у него будет. Слово мое твердое!

– Мы уже заявление подали, – сказала Зоя, – а тебе не хотели пока говорить. Ты же за Ивана…

– Точно? – Петрович посмотрел на Зубова и перевел взгляд на дочь.

– Точно, – в один голос ответили они.

– А что там у Вики? – помолчав, ворчливо спросил Петрович.

– Они сказали, что пока он не заработает себе на машину и квартиру, а она не получит диплом, ни о какой семье речи быть не может, – улыбнулась Зоя. – Но я предупредила: если, Вика, забеременеешь, а у женской половины Мишиных такое передается вроде как по наследству, свадьбу играем сразу же.

– Правильно, – кивнул Петрович. – А Таня как?

– Будет расписываться, когда приговор вступит в силу, – ответил Зубов. – Четыре года – это пустяк. А все-таки Эдгар не за все получил.

– Ну а с налетчиками что? – вспомнил Петрович.

– Разве я не говорил? Шаров себе горло в камере перерезал. Маркин бежать на следственном эксперименте пытался, ранил сотрудника милиции и был убит.

– Да, – Жигунов поднял рюмку, – все-таки жаль Фролова. И наша вина тут тоже есть…

– Хватит, Саша, – остановил его Рокин, – что теперь говорить об этом? Мы хотя бы сейчас сделали все, что могли. Кстати, ты знаешь, что Судин уходит из компании?

– Да. Из-за Фролова. Жаль, конечно. Червонный получил пожизненное, остальным его шестеркам дали от восьми до пятнадцати. А вот подруга его отмазалась. Бурцев в Якутске тоже пожизненное получил. Элле Малиновой дали пятнадцать… И знаете, нам предлагает свои услуги Лишев.

– А кто это?

– Да Леший же! – Жигунов рассмеялся. – Кстати, сейчас он, пожалуй, единственный, с кем можно иметь дело.

– Значит, надо договариваться с ним, – отозвался Рокин.

– Зачем вы это сделали? – спросила по телефону Маргарита Павловна.

– Я сам себе все время задаю этот вопрос, – вздохнул сидящий за стеклянной перегородкой с трубкой в руке Фролов. – И не нахожу ответа. Но хватит обо мне. Со мной все предельно ясно, по крайней мере на восемнадцать лет. Как там дети?

– Вас вспоминают. Правда, все реже и реже.

– Спасибо вам, они нашли замечательную маму и не потеряли веру в людей.

– И вам большое спасибо за квартиру, дом, машину и счет в банке. Я не хотела это брать, но…

– Поэтому я и отдал все детям, – улыбнулся он. – Прощайте, – увидев, что конвойный делает знак, кивнул Фролов.

– Вы напишите мне, – попросила Маргарита. – Я вам пришлю фотографию детей.

– И, если можно, свою, – смущенно попросил он. – Алешина у меня есть. – Он достал из кармана большую цветную фотографию.

– Мне пора уходить. – Маргарита встала. – Напишите, – повторила она. – Мы будем ждать письма.