Дмитрий Линчевский - Гранатовый срез

Другая красавица, длинная и плоская, как волейбольная сетка, была не столь меркантильна, как первая, но столь же продвинута в современных взглядах. 'Я считаю, между женщиной и мужчиной должны быть свободные отношения, — говорила она, между прочим, роняя пепел на постель. — Никаких обязательств, никаких претензий, никакой работы по дому и никаких детей, разумеется'. 'Ну, это вы, мадам, погорячились', - решительно сказал Полынцев и, стряхивая пепел с одеяла, заодно стряхнул и подружку. Были потом и другие девушки, но всякий раз в них угадывались признаки современной мутации: вместо сердца — желудок, а вместо мозгов — мешочек инстинктов: пожрать, поспать, получить удовольствие. Ни Василисы Прекрасной, ни Аленушки среди клонированных особ пока, увы, не встречалось.

Андрей откинул покрывало и рухнул на кровать. Если вам кто-нибудь скажет, что днем засыпать тяжело, заставьте этого рассказчика отработать ночную смену, а утром уточните снова. Полынцев любил дневной сон и, лишь коснувшись постели, отключался моментально. Например, как сейчас: подушка еще не успела обнять коротко стриженую голову, а на черном экране сновидений уже появилось смутное изображение.

— Рано тебе еще передачи с моим участием смотреть. Не забывай — ты мальчик, а я взрослая тетенька.

— Светлана?

— Нет, бабушка с котлетами.

— Опять ехидничаешь?

— Зачем глупые вопросы задаешь — неужели не видно, что я.

— Видно и даже больше, чем ты думаешь.

— Например?

— Например, что я тебе нравлюсь, поэтому и достаешь насмешками.

— Вы только посмотрите, какой проницательный юноша: 'И лишь на третьи сутки Зоркий Сокол заметил, что в тюрьме не хватает одной стены'. Андрюш, да ты мне понравился еще там, в подъезде, когда валялся с разбитой головой. Здесь нет никакой тайны.

— Жалко стало?

— Жалко тоже, но скорее другое. Ты хоть и щенок — попку еще на поворотах заносит, и лапки разъезжаются, но порода уже чувствуется. Из таких, как ты, настоящие сторожевые псы получаются, такие не ведутся на шкурку от колбаски, не подъедаются на помойках, таким не завязывают бантики на макушках. Вот это мне в тебе и нравится.

— Только у таких не бывает дворцов и золотых карет.

— Сокровища и богатства находятся внутри нас, а не снаружи. Запомни это и никогда не меряй счастье рублями.

— Я не меряю, другие так считают.

— Знаю, поэтому и разговариваю с тобой, а не с другими.

— Я жену себе ищу, чтоб на вас была похожа… на тебя.

— Вот здесь остановись. 'Нравится' и 'нравится' — две большие разницы. Как человек — это одно, а как… в общем, это уже совсем другое. Если б я хоть раз от тебя интимный намек услышала, то на пушечный выстрел не подпустила бы. Муж у меня погиб — закрыта тема.

— Тогда зачем дразнишься?

— Сложно мне сейчас, понимаешь, тяжело. Боюсь, голова не выдержит, свихнется. Вот и заставляю себя отвлекаться. А с тобой получается. Ты забавный, как кутенок, пальчик покажешь — рычишь, будто взрослый.

— Понятно.

— Не обижайся. Что-то неспокойно у меня на душе, тревожно.

— Все тревоги уже позади, преступник в клетке.

— Он признался?

— Нет пока. Но это дело техники.

— А зачем ему понадобилась я?

— Не знаю. Может, побоялся, что на правильный след выведешь, а может, правда, с женой хотели деньги забрать.

— Какие деньги?

— Которые в ванной, под плиткой спрятали.

— Ах, эти? Славка тогда долго смеялся, говорил, что бывшая жена сама себя перехитрила. Ну, что ж, не буду отвлекать тебя глупыми беседами. Пора мне, счастливо оставаться.

Калашников лежал на своей видавшей виды кровати (про такие говорят — в ней уже семеро померло) и грустно смотрел в окошко. Точнее — в мешки с землей, которыми оно было заложено. В конце командировки всегда наступала хандра, все надоедало: и этот кубрик, он же больничная палата, и этот дизель-генератор под окнами, ревевший днем, и ночью, и эти симпатичные рожи сослуживцев…

— Звал, командир? — поднял голову Мухин с соседней кровати.

— Нет, только подумал.

— Видать хорошо подумал — яблочком отрыгнулось, а могло бы селедкой. Хуже нет, когда селедкой отрыгается.

— Отвяжись, худая жизнь, — махнул рукой Колдун, — не мешай печалиться.

— Одно слово — муха! — подал голос из противоположного угла Антонов. — Как привяжется, хоть мухобойкой отгоняй.

— Молодец — человек и самолет! — тут же откликнулся напарник. — Здорово сострил — обхохочешься. Тебе бы надо на эстраде выступать между смешными номерами, чтоб народ не слишком веселился.