Грегори Макдональд - Флинн при исполнении

Клиффорд покосился на Бакингема. Тот стоял возле бара с бокалом в руке и беседовал с Уэлером.

— Доводится мне дядей.

— Вон оно что…

— Он брат моей матери.

— И вы с ним дружны?

— Конечно! Почему нет?

Пусть Флинн наблюдал за инцидентом с расстояния, из окна, и лужайка была залита неверным мерцающим светом, но удар, который нанес Бакингем Клиффорду ребром ладони по затылку всего час назад, мало походил на проявление братских или дружеских чувств. И то, как побрел потом прочь от озера Клиффорд с низко опущенной головой, тоже не походило на столь уж дружественную реакцию.

Данн Робертс принес Флинну виски с содовой.

— Для разогрева аппетита, Флинн.

— Благодарю, сенатор.

Для человека, который спозаранку отправился на рыбалку, потом пропьянствовал весь завтрак и проспал ленч, сенатор Данн Робертс выглядел на удивление свежим и бодрым.

— Нам с вами еще не удалось побеседовать, Флинн. К вашим услугам, если возникнут какие вопросы.

— Всего один и очень простой. Где вы находились вчера около одиннадцати вечера?

— В постели. Читал. Собирался встать пораньше и пойти рыбачить. Так что улегся где-то в девять тридцать, но не спалось. Вот и взял книгу. Слышал выстрел. Кто-то застрелил Хаттенбаха.

— Какую книгу?

— «Шарль де Голль» Кроузера.

— Вы тоже участвовали в решении убрать тело Хаттенбаха из дома?

Данн Робертс оглядел присутствующих:

— Да.

— А кто еще принимал участие в принятии этого решения?

Все еще оглядывая просторное помещение, Данн Робертс сказал:

— Все те, кто это утверждает.

— Понимаю…

— Еще вопросы есть?

— Нет, пока нет.

Данн Робертс взял пустое ведерко из-под льда и понес его Тейлору, который как раз собирался выйти из гостиной.

Флинн обернулся к Клиффорду:

— У вас, кажется, есть сестра?

— Семья у нас большая. И у меня две сестры.

— И одна из них была влюблена в Дуайта Хаттенбаха…

Открытый на середине «Кантри джорнэл» лежал на коленях у Клиффорда. Он посмотрел Флинну прямо в глаза:

— Догадываюсь, что это Дженни.

— Догадываетесь?

— Дженни видели с ним. Мне говорили, что они посещали вместе разные места. К тому же она вызвалась помочь ему в последней предвыборной кампании.

— Они состояли в интимной связи?

Клиффорд слегка поморщился:

— Возможно.

— Когда Хаттенбах уже был женат?

— Думаю, да.

— А ваша сестра Дженни, она замужем?

— Нет.

— Ну и как же вы относились к тому факту, что ваша сестра состояла в интимной связи с женатым мужчиной, который к тому же доводился вам другом?

— Как? Я вам скажу, как! У меня так и чесались руки разнести этому мерзавцу череп! — Щеки у Клиффорда порозовели. Он покачал головой. — А вообще-то Джен девушка уже взрослая, Флинн… И это ее личное дело.

— Вы не кривите душой?

— Ай, бросьте!

— А Хаттенбах сильно увлекался женщинами?

— Не больше, чем другие.

— Вы хотите сказать, не больше, чем вы?..

— Сейчас вообще такое время, Флинн…

— Вы женаты?

— Нет.

— Вас с Хаттенбахом связывали какие-то особо дружеские отношения?

— Обычные. Просто дружили, и все. Мне он нравился, особенно когда оставлял свою трубу дома. С этой трубой… он был просто ужасен. Но сам, конечно, считал, что играет прекрасно. Я знал его чуть ли не с детства, и Дженни — тоже. И если между ними существовала какая-то привязанность… или там симпатия… что ж, это их дело, не мое.

— А если не существовало?

— Хотите сказать, что если они поссорились? Расстались? Мне об этом ничего не известно. К тому же последние шесть месяцев я провел на Ближнем Востоке, Флинн. И не слишком в курсе того, что творилось тут с Дженни без меня… Пришлось позвонить ей вчера ночью и сообщить о смерти Дуайта.

— И как она это восприняла?

— Она заплакала. Но Дженни всегда была плаксой. Рыдала над каждой сломаной игрушкой.

Флинн понюхал напиток в бокале и отставил его в сторону.

— У меня есть дочь по имени Дженни, — сказал он. — Правда, в данный момент она под арестом.

— Прискорбно слышать.

— И никто и ничто не в силах освободить ее, кроме веселой жизнерадостной музыки.

Подошел Лодердейл с двумя бокалами мартини. Протянул один Флинну.

— Этот человек нашел мою музыкальную шкатулку!

На Лодердейле был уже другой парик, клубнично-розового оттенка, но, как и днем, одетый немного набок. Блекло-розовое платье с пятнами на груди. Похоже, он подложил спереди подушечки, которые должны были изображать бюст. С правого плеча съехала бретелька. Туфли на высоких каблуках казались огромными.