Виктор Каннинг - Рука-хлыст

Я слегка потряс ее за плечи. Кэтрин медленно кивнула, а я обнял ее и прижал к себе, и в этот самый момент донесся рев вертолета.

Казалось, словно в небесном царстве обрушились разом все балки, оконные стекла звенели так, будто вот-вот разлетятся на мелкие кусочки.

Я опустил Кэтрин, прошел через комнату и выключил маленькую настольную лампу. Подошел к окну и немного отодвинул занавеску.

Внизу, во дворе, фонари, стоящие вокруг бассейна, были зажжены и их свет направлен вверх. Огромная неуклюжая «стрекоза», повисев немного над бассейном, треща и кружась, мягко опустилась на площадку. В тот момент, когда вертолет коснулся земли, фонари погасли. Двигатели заглохли. К вертолету подбежали люди, вернее, их темные, неясные тени.

Стоя за моей спиной, Кэтрин сказала:

— На этом вертолете я сюда прилетела. И Лотти тоже. Находясь внутри, нельзя разглядеть, что творится снаружи, потому что все окна закрыты. Мы не знали, куда нас привезли, но догадались, что это где-то в Австрии или Германии. И еще нам сказали, что сегодня ночью состоится специальная конференция и чтобы мы не обращали внимания на шум вертолета.

— Специальная конференция?

Я тут же подумал о большом зале с покрытым бархатом саркофагом и приглушенным голубоватым освещением. Моя память была набита множеством обрывочных воспоминаний, точно воронье гнездо разным хламом, и я все же вспомнил ту книгу, которую читал, ведь человеческий мозг ни на миг не прекращает работы, тихонько и подсознательно постукивая шестеренками.

Алоис. Так это был Алоис? Да, я совершенно уверен в этом.

Я повернулся и взглянул на Кэтрин, решив, что все происходящее, пожалуй, слишком уж немыслимо, чтобы это можно было описать словами.

Мы отправились на конференцию. Вдвоем с Кэтрин прошли по вентиляционному проходу к большой решетке, выходившей в главный зал. Кэтрин посмотрела сквозь решетку, а затем повернулась ко мне. Она хотела что-то сказать, но я прикрыл ей рот ладонью. Под куполом акустика была на редкость хорошей.

Согнувшись возле решетки, мы без труда услышали все.

Большая дверь в зале была заперта, и два охранника стояли на посту — по обе ее стороны, с автоматами наперевес. Черные рубашки тщательно выглажены, а ботинки сверкали, словом, жуткое зрелище, запечатленное в памяти от виденных старых документальных фильмов.

За то время, что меня здесь не было, в зале произошли изменения: между дверью и мраморной платформой в два ряда поставили позолоченные стулья. На самой платформе не было никаких признаков саркофага. Мрачноватый голубой свет, лившийся из-за тяжелых шелковых лент на куполе, придавал залу холодную, фантастическую атмосферу.

На платформе стояли профессор Вадарчи и Алоис Вадарчи. Профессор в обычном костюме, а Алоис одетый в ту же униформу, что и охранники. Правда, вместо автомата у него был кинжал с украшенной ручкой, засунутый за пояс. В руке он держал хлыст, тот самый, что я видел в комнате мадам Вадарчи.

На стульях сидели человек десять; среди них была и мадам Вадарчи, облаченная в черное шелковое платье. Она помахивала перед лицом своим веером. Остальные присутствующие в основном средних лет, лишь двоим было явно за шестьдесят.

Самым же молодым среди них оказался не кто иной, как Мэнстон. Одетый в добротный костюм из мягкого твида, он сидел с краю, поигрывая черным шелковым шнурком; в его глаз был вставлен монокль. Он слушал речь Алоиса и слегка кивал сам себе. Очевидно, он был здесь под именем сэра Альфреда Коддона. Я был уверен, что настоящего Коддона пока что держали в холодной камере с железными решетками. Мэнстон забрался в самый центр паутины. Но он не знал ее месторасположение на карте. Чете Вадарчи с помощью вертолета удалось сохранить это место в секрете. Рядом с Мэнстоном сидел тот самый старик с протезом, которого я видел в шале «Папагей». Он поставил трость между ног и, наклонившись вперед, слушал Алоиса, не сводя с него глаз. У Малакода была та же цель, что и у Сатклиффа, — иметь своего личного представителя в центре.

Что касается остальных, у них был вид самых обычных зажиточных людей, которые много лет назад научились работать по-настоящему и точно знают, как нужно решать сложные и деликатные вопросы устройства собственной жизни. Чтобы понять это, стоило только поглядеть на их добротную одежду, шелковые рубашки, блеск ботинок ручной работы, на то, как они сидят. Даже как они дышат. Они знают людей и умеют выбирать их, они знают, как заключать сделки и вести дела, им известно все о компромиссах и прибыли, о хороших, честных коммерческих убийствах и о том, как выкидывать все это из головы, когда они возвращаются в лоно семьи. У меня и в мыслях не возникло предположения, что они собрались здесь лишь затем, чтобы получить удовольствие от участия в собрании тайного общества и, будучи членами некоей гильдии, посмотреть на выполнение сложных ритуалов. Нет, они собрались здесь по делу. Они относились к тому типу людей, которые так часто использовали меня.