Виктор Каннинг - Тающий человек

— Ты так думаешь?

— Я знаю, и ты тоже. Я должен получить сверток и передать его моим хозяевам. Они настаивают, и настаивают безжалостно. Безжалостным может быть Гонвалла, и О'Дауда тоже, но их безжалостность — личного порядка. Она не идет ни в какое сравнение с безжалостностью такой аморфной организации, как правительство или группа правительств, использующие абсолютно законную международную организацию. Никто не понесет личной ответственности за смерть девушки — мы, конечно, попытаемся найти и освободить ее — потому что это будет бюрократически необходимо. Очень печально, да? — Он осушил свой бокал и заказал еще.

— Ты хочешь, чтобы я отдал вам сверток и будь что будет с Джулией?

— Именно об этом я и говорю.

— Ты же знаешь, черт возьми, что я этого никогда не сделаю!

— Я знаю, что ты попробуешь найти выход.

— Какой выход?

— Это ты сам решишь. Я не возражаю против любых твоих действий, если ты гарантируешь мне получение свертка. Если я не получу его, ты, конечно, знаешь, что тебя ждет?

— Давай, давай. Продолжай пугать меня.

— Этим, конечно, буду заниматься не я. К счастью, подобные вещи находятся в ведении другого отдела, поэтому я не буду испытывать чувство вины. Но тебя уберут — из чисто бюрократического чувства досады, конечно. Я не думаю, что они сделают это в садистской манере или станут растягивать мероприятие. Все будет выполнено быстро и будет выглядеть как обычный несчастный случай. Ты ведь не настолько наивен, чтобы посчитать это пустой болтовней.

Я не был наивен. Он откровенно давил на меня, но за этим давлением стоял факт — незамысловатый и пугающий факт. Они сделают именно то, что он сейчас обещал. Чисто бюрократическая необходимость. Меня уберут. Ситуация была предельно проста. Сверток у меня. Если я отдам его О'Дауде (что мне казалось невероятным), то будет то же самое, плюс Джулия. А если я отдам его Аристиду — что я мог легко сделать, проехав несколько километров по берегу озера — то уберут Джулию, потому что Гонвалла вынужден будет заставить кого-нибудь заплатить за свои будущие неприятности. Мне оставалось только одно — найти какой-либо способ освободить Джулию, а затем передать сверток Аристиду. Вот и все. Очень просто. Я заказал себе виски. В данных обстоятельствах пиво казалось слишком безвкусным.

Аристид молча наблюдал за мной. Я очень быстро проглотил виски и встал.

— Я должен подумать.

— Естественно. У тебя есть мой телефон. Надумаешь, позвони.

— А что, — спросил я, — вы делаете в плане второго аспекта дела О'Дауды?

Он пожал плечами.

— Это просто убийство. Я получил указание оставить его в покое, пока не будет улажено это гораздо более важное дело. Я полагаю, ты едешь в шато?

— Да.

— Тогда, пожалуйста, не говори О'Дауде о нашем интересе в этом деле. Это строго между нами.

— Конечно, я не стану делать ничего, что могло бы поставить тебя в затруднительное положение.

Он ухмыльнулся.

— Абсолютно правильное отношение.

Было бы великолепно расквасить ему нос перед уходом. Но это бы делу не помогло. Он не имел к этому никакого отношения. Он был в этом деле круглым нулем. Он выполнял предписания и получал за это жалованье, а когда вечером он приходил домой, все стекало с него, и он оставался совершенно сухим. Протрешь нож влажной тряпочкой и никто не скажет, для чего он был использован. Когда все идет по строго официальной форме, завизированной нужным отделом и аккуратно занесенной в нужный архив, волноваться не о чем.

Я доехал по берегу озера до Эвьена и оттуда позвонил в шато Денфорду. Я спросил, там ли О'Дауда. Его там не было. Он уехал в Женеву и будет вечером. Я сказал Денфорду, что мне нужно встретиться с ним и что я скоро буду.

Уж с кем мне не хотелось встречаться в тот момент, так это с О'Даудой.

Я поставил машину на гравиевой площадке перед шато, вошел и по мраморному полу направился к кабинету Денфорда. Он сидел во вращающемся кресле и курил, уставившись на зеленый шкаф для документов. Судя по усыпанному пеплом жилету, он уже давно пребывал в этом положении. Когда я вошел, он поднял голову, посмотрел на меня и вернулся к шкафу.

Я сел и закурил. На стене за его столом висела фотография, на которой О'Дауда, стоящий на берегу какого-то озера, держал приличную щуку, которая, должно быть, весила все десять килограммов.

— Разговор у нас будет сугубо личный, — сказал я. — Мы не будем касаться той каши, в которую по вашей милости превратилось все это дело. Мы ограничимся только вашими прямыми ответами на некоторые мои вопросы. Хорошо?