— Я рада, что не стала подавлять в себе эти воспоминания, — сказала она, — иначе кто знает? Вдруг я стала бы наркоманкой или проституткой. Или вообще сошла с ума.
Но пережитое продолжало травмировать ее. В семнадцать лет у нее вдруг прекратились месячные, и врач поставил диагноз «состояние, граничащее с анорексией». В старших классах ей было трудно встречаться с мальчиками, поскольку она шла на отношения с теми, кто был с ней жесток, оскорбляя ее словами и действиями. Когда она закончила школу и поступила в колледж, у нее начался роман со мной, и ей показалось, что все позади. Но потом, после того как мы поженились, душевные травмы опять дали о себе знать.
— Не хочу подыскивать себе оправданий, — сказала Пола. — То, что я изменяла тебе, было глупо и причинило тебе боль, и это, наверное, самая большая ошибка моей жизни. Но я, по крайней мере, сумела понять, почему я так поступаю, и если бы не психотерапевт, я бы никогда этого не поняла.
Она замолчала и сделала глоток чая. Я потянулся через стол и взял ее за руку.
— Бедная ты моя, — сказал я.
— Не нужно меня жалеть, — ответила она. — Если бы я могла прожить свою жизнь заново, я оставила бы все как есть. Я поняла: то, что сделал со мной дядя Джимми, — часть моего «я». Если бы не он, я была бы совсем другим человеком, а я не хочу быть другим человеком — я нравлюсь себе такой, какая я есть.
Я подумал, что весь этот психоаналитический бред засел в ней гораздо глубже, чем мне казалось. Я сказал:
— Почему ты мне сразу об этом не рассказала? Я мог бы… ну, не знаю… мог бы помочь.
— Как-то раз я хотела с тобой поговорить, но не смогла. У нас ведь всегда были проблемы с общением — это не сейчас началось. Вот почему мне так необходим врач. Кроме доктора Кармади, ты — единственный, кому я об этом рассказала.
— Ну вот, сейчас все уже в прошлом — и для тебя, и для меня, — сказал я, нежно поглаживая ее руку. — Жизнь продолжается.
Она отдернула руку.
— Для меня ничего не в прошлом. Может быть, для тебя это в прошлом, но для меня это никогда не будет в прошлом. Не хочу преуменьшать того, что пережил ты, но ты вообще хотя бы отчасти можешь представить, через что пришлось пройти мне? Этот парень, Майкл Рудник, не был твоим родственником. А можешь вообразить, каково это — иметь родственника, который тебя сексуально растлевает? Видеть, как твои родители считают его отличным человеком, и знать, что он на деле законченный мерзавец? Не думаю, чтобы тот, кто сам подобного не испытал, мог это понять. Ты в каком-то смысле еще счастливчик.
— Счастливчик?
— Ну, счастливчик — не то слово, но тебе повезло. У тебя была возможность взглянуть Майклу Руднику в лицо, прежде чем он умер. У меня такой возможности не было. Мой дядя умер через год после того, как переехал в Чикаго. Просто однажды утром косил траву на заднем дворе и упал замертво. Когда я об этом узнала, то плакала несколько дней. Представляешь, до чего надо было меня довести! Я в полном смысле слова лила слезы из-за этого поганого извращенца. Честное слово, я прекрасно понимаю, почему ты в тот день пошел к нему в офис. Я тысячу раз представляла, как встречусь со своим дядей. Посмотрю ему в глаза и скажу: «Убоище, сволочь мерзкая, как ты мог делать такое с ребенком?» А иногда рисовала в своем воображении, как он сидит в кресле в кабинете, в том же самом кресле, куда обычно сажал меня, когда… Не важно, вот он сидит там, курит свою вонючую сигару, а я подкрадываюсь сзади с удавкой, вроде тех, что используют мафиози. Я набрасываю удавку ему на шею и тяну, тяну так сильно, что его прямо отрывает от кресла. Я смотрю, как его огромная лысина становится фиолетовой, потом он перестает сопротивляться, и я тогда отпускаю удавку, и его жирная, страшная туша валится назад в кресло.
К лицу Полы неожиданно прилила кровь, как будто ее саму душили. Очевидно, она живо представила, как убивает дядю Джимми, и я вспомнил нахлынувшее на меня чувство приподнятости, когда на стоянке я бросился на Рудника с ножом, — словно на несколько секунд я покинул собственное тело и наблюдал самого себя со стороны. Нечто подобное вроде бы происходит с людьми перед смертью. Я почувствовал, что очень хочу рассказать Поле правду. Может быть, она поймет, что толкнуло меня на это, и тогда мне не нужно будет больше ничего от нее скрывать.
Но вместо этого я сказал:
— Я рад, что ты этого не сделала.
— Почему? — лицо Полы было залито краской.
— А если бы тебе не поверили? Тебя бы посадили, и твоя жизнь кончилась бы из-за какого-то сраного извращенца.
Читать дальше